Ольга Дмитриева,

независимая исследовательница и журналистка

Введение

Российское общество остается поляризованным на протяжении всего постсоветского периода. В 90-е важным маркером раскола было отношение к Советскому Союзу. Это отражалось в результатах выборов, которые до 1996-го года ещё можно было считать свободными (но не обязательно честными). Гордон Хан, анализируя результаты думских (парламентских) выборов 1995 года^[1], приходит к выводу, что в России складывается мультиполярная политическая система, в которой наиболее значимую роль играют силы, придерживающиеся экстремальных позиций. Так, в 1995 году на думских выборах первое место получает коммунистическая партия (КПРФ). А за два года до того, на выборах 1993-го первое место получила националистическая партия ЛДПР. Попытки власти создать центристский блок раз за разом проваливались. 

В 2000-е политическая борьба на выборах фактически сходит на нет^[2].  Но к началу 2010-х поляризация, связанная с отношением к власти и оппозиции, проявляется из-за установления все более жесткого контроля над медиа со стороны власти, с одной стороны, и появления альтернативных неподконтрольных государству интернет-СМИ с собственной повесткой — с другой. Исследователи часто объясняют протестную активность «рассерженных горожан» в 2011-2012 годах с появлением новых источников информации и новых способов для самоорганизации в интернете^[3].

Само выражение «рассерженные горожане» говорит о том, что поляризация российского общества связана и с территориальным устройством страны. Экономический географ Наталья Зубаревич в 2011 году предложила концепцию «четырех Россий». «Россия–1» — страна столиц и больших городов (от 500 тысяч жителей), «Россия–2» — страна средних промышленных городов (от 20 тысяч — до 300–500 тысяч), «Россия–3» — жители сел и деревень, и «Россия–4» — республики Северного Кавказа и юга Сибири. Все «четыре России» живут по-разному и их интересы не пересекаются, а иногда и противоречат друг другу^[4].

Территориальные различия, в свою очередь, связаны и с растущим экономическим неравенством. И первое, и второе формирует еще целый букет различий: «Консервативный национализм против социально прогрессивного космополитизма, режим против оппозиции, богатые против бедных — все эти разделения и поляризации пересекаются, пересекаются и расходятся в сложной политической реальности России»^[5].

Можно предположить, что поляризация, существующая в российском обществе со времен распада СССР — это один и тот же раскол, связанный с разными признаками, но сильнее всего — с уровнем жизни. Только в 1990-х около половины россиян были не удовлетворены своей жизнью, считали, что «было бы лучше, если бы все оставалось, как до 1985»^[6] и боялись перемен, случившившихся в стране. А в 2010-х эти же (или похожие) люди стремились сохранить ощущение стабильности, появившееся в 2000-е, и не хотели новых перемен.

Что примечательно, ни власти, ни оппозиция не стремились к деполяризации, а использовали ее для сплочения «своего лагеря». Особенно, это проявилось после протестов 2011–2012 годов и после аннексии Крыма в 2014 году. Тогда поддержка власти большинством (и недовольство меньшинства) достигли своего пика. В речи стали популярными выражения вроде «ватников» (о сторонниках власти) и «пятой колонны» (об оппозиции)^[7]. Попыткой завоевать поддержку провластно настроенной части общества исследователи считают деятельность Алексея Навального, который не только разоблачал коррупцию, но и делал акцент на том, что смена власти будет выгодна всем, а в первую очередь — наименее обеспеченным людям^[8]. 

Начало полномасштабного вторжения России в Украину 24 февраля 2022 года — еще одно событие, усиливающее поляризацию российского общества. Отношение к войне быстро стало одним из определяющих признаков для самоидентификации и важным маркером при разделении на «своих» и «чужих». Вторжение одновременно и усилило уже существовавшие расколы в обществе, и переопределило границы новых расколов. Для части россиян война с соседним государством стала «точкой невозврата», после которой общение с носителями противоположного мнения стало невозможным. Для другой части общества она создала образ «внешнего врага», который помог преодолеть существовавшие ранее разногласия^[9].

Кроме этого, события, последовавшие за началом вторжения, стали дополнительными поводами для разделения уже внутри разных частей раздробленного общества. Такими событиями могли быть: санкции против России (часть антивоенно настроенных россиян осуждает введение санкций и считает, что они пострадали от них незаслуженно); мобилизация (часть россиян, поддержавших вторжение, считает, что оно должно было проводиться исключительно силами профессиональных военных); эмиграция.

Анализ эмиграции в контексте поляризации представляется очень интересным. С одной стороны, эмиграция может быть одной из крайних форм выражения несогласия с властью и поддерживающим власть обществом. С другой — физическое дистанцирование и получение опыта жизни в другой стране в будущем может еще больше усилить раскол между россиянами (если допускать, что эмигранты, уехавшие из-за войны, планируют и смогут вернуться и/или видят себя частью российского общества).

Эта статья о том, как эмиграция связана поляризацией российского общества и как она повлияла на отношения между конкретными людьми с разными позициями или жизненными стратегиями после начала полномасштабного вторжения России в Украину в 2022 году.

В тексте я буду опираться на данные опросных исследований, проводившихся как в России, так и среди российских эмигрантов, на примеры публикаций по теме из СМИ, и на собственные интервью с россиянами в эмиграции, записанные в 2023 и 2024 годах.

Сколько россиян покинули Россию

После начала полномасштабного вторжения России в Украину в феврале 2022 года, граждане России довольно массово начали покидать страну. Изначально поводом для эмиграции стали: страх репрессий из-за несогласия с российской властью, экономические сложности, связанные с введением санкций, релокация крупных компаний, закрывших представительства в России и пр. Осенью 2022 года стимулом для следующего потока эмиграции стало начало массовой мобилизации граждан на военную службу и их отправка на фронт.

По подсчетам журналистов и исследователей, за два с половиной года выехали из России и не вернулись не менее 700 тысяч россиян^[10]. Для такого короткого промежутка времени это довольно значительное число — отъезд россиян после начала полномасштабного вторжения в Украину уже называют «эмиграцией пятой волны»^[11]. Этот отток людей из страны стал крупнейшим за последние 20 лет и сопоставим с «четвертой волной» 1990–2000 годов (первой, когда российские власти не могли препятствовать отъезду). Но по своей мотивации новая эмиграция больше похожа на эмиграцию из Советского Союза, как ее описывал один из известных эмигрантов третьей волны музыкант и журналист Сева Новгородцев — «уезжали не куда, а откуда».

То, что «послевоенная» эмиграция была именно «откуда» проявилось в выборе направлений отъезда: они сильно отличались от менее массовой и более обдуманной и спланированной эмиграции прошлых лет. Наиболее популярными направлениями для эмиграции стали страны, в которые россияне могли уехать без визы, а иногда даже и без заграничного паспорта (подробнее об этом — ниже). По данным исследования издания The Bell, больше всего россиян переехали в Армению (110 000 человек), на втором и третьем месте Казахстан и Израиль — по 80 000 человек. На четвертом — Грузия, приблизительно 73 000 человек. На пятом — США, 48 000 человек. В Армению и Казахстан граждане России могут въехать без заграничного паспорта. В Грузии россиянам не нужна виза. Эмиграция в Израиль объясняется большим числом репатриантов, россиян с еврейскими корнями, для которых в стране облегчен процесс легализации. США вызывает удивление в этом списке, но многие россияне пользовались возможностью попасть в страну нелегально и обратиться за убежищем на границе. 

В этих странах (за исключением США) поток эмигрантов из России выглядит очень заметным. Но в процентном отношении к населению России отток составил всего около 0,5%. Примерно столько же россиян находится на фронте и непосредственно принимает участие во вторжении, согласно данным, озвученным российскими властями. Таким образом, подавляющее число россиян ни эмиграция, ни участие во вторжении не коснулись напрямую. Но и тот, и другой «отток» людей сильнее заметен в разных частях российского общества. На фронт, в первую очередь, отправляли людей из беднейших регионов и национальных республик. А в эмиграцию, особенно весной 2022 года, чаще уезжали более обеспеченные и образованные люди из крупнейших городов. Этот дисбаланс — одновременно и признак существовавшей поляризации, о которой говорилось во выше, и фактор, способствующий ее усилению.

Чем «уехавшие» отличаются от «оставшихся»

Прежде чем говорить о том, насколько сама эмиграция способствовала разобщению в российском обществе, нужно разобраться, отличались ли будущие эмигранты от россиян в целом до своего отъезда из страны.

Готовность и возможность эмигрировать была далеко не у всех граждан России. В большинство стран мира из России выехать можно только при наличии заграничного паспорта, который, судя по данным опроса ВЦИОМ за 2022 год, был всего у 30% россиян. То есть 30% россиян планировали или рассматривали как возможность для себя в будущем не только переезд, но и любые поездки за границу. (При этом среди эмигрировавших россиян вполне вероятно было довольно много тех, кто не имел загранпаспорта — в две популярных среди эмигрантов страны, Армению и Казахстан, можно въехать по внутреннему российскому паспорту^[12]).

Судя по данным социологов, россияне вообще не отличаются мобильностью. Например, в 2022 году, только у 2% россиян была Шенгенская виза, а за пять лет до 2022 года только 23% выезжали за границу. Всего 20% россиян более или менее свободно говорят на иностранном языке^[13]. Начиная с 2010-х годов, стабильно больше 80% россиян отвечают, что не хотели бы жить за границей. И с началом войны такие «изоляционистские» или «патриотические» настроения только усиливаются: в 2021 году 42% опрошенных говорили, что «человек должен жить в стране, где он вырос и получил образование», а в 2024 году так говорят уже 64%. (Возможно, потому что одобрять переезд заграницу, по мнению респондентов, стало опасно).

Судя по этим данным, решение об эмиграции для большинства россиян далеко не выглядело естественным, легким или в принципе возможным. Уже это говорит о том, что различия существовали между «уехавшими» и «оставшимися» еще до начала полномасштабной войны. Россияне в целом маломобильны, и переезд в другую страну — опция, по объективным или субъективным причинам, доступная для меньшинства.

Эмиграция после начала войны воспринималась не только как личный выбор жизненной стратегии, но и как декларация политической позиции. Весной 2022 года из России уезжали не только обычные граждане, но и многие публичные люди, открыто заявлявшие о том, что эмигрируют из-за несогласия с войной и действиями российской власти. Возможно, поэтому внутри страны отъезд практически сразу однозначно воспринимался как протестное действие. Именно с этой точки зрения отъезд из России начали оценивать многие граждане, остающиеся в стране. Например, согласно данным «Левада–центра», в марте 2024 года 43% опрошенных считали, что те, «кто уезжает сегодня из страны» —  это «предатели, изменники Родины», 40%: уезжают «те, кто не верят в будущее России», 33%^[14]: уезжают «те, кто опасаются новой мобилизации на СВО^[15]».

Насколько «уехавшие» россияне действительно отличаются от «оставшихся» по своим политическим взглядам точно сказать сложно. Существующие исследования говорят о том, что эмигранты и россияне в целом по большинству вопросов придерживаются противоположных позиций. Например, по данным исследования Outrush^[16], 96% эмигрантов не доверяют российским властям. А в исследовании проекта Exodus22^[17] 70% опрошенных заявили, что уехали из России из-за «нежелания жить в стране, ведущей войну» (данные из Армении и Грузии). Однако стоит принимать во внимание, что исследования эмигрантов в большинстве случаев не репрезентативны, кроме того, эмигранты, поддерживающие позицию российских властей с большей вероятностью могут отказываться от участия в опросах за границей или давать социально желательные ответы. Поэтому утверждения о том, что все, покинувшие страну россияне, выступают против вторжения — обобщение, основанное на доступной информации.

Тем не менее, данные об эмигрантах радикально отличается от результатов опросов, которые российские опросные компании проводят внутри страны. Например, судя по опросам «Левада–центра», 76% россиян доверяют российским властям и лично президенту, а в опросах ВЦИОМ 68% «поддерживают решение провести специальную военную операцию России на Украине^[18]».

При этом нельзя однозначно сказать, что конфликт между «уехавшими» и «оставшимися» сводится к конфликту между противниками и сторонниками действующей власти, начавшей войну. Декларируемая «поддержка СВО» внутри страны устроена довольно сложно. Независимый социологический проект «Хроники» пытается отделить реальных сторонников войны от людей, заявляющих о своей поддержке из-за страха преследований или социальной желательности этой поддержки. «Хроники» задают своим респондентам несколько вопросов, связанных с действиями российских военных в Украине и таким образом выделяют «последовательных сторонников войны» и «последовательных противников». «Последовательные сторонники» — одновременно выразили поддержку войне, не поддержат решение вывести войска без достижения целей войны, считают, что приоритет расходов российского бюджета — расходы на армию. Таких людей на начало 2024 года было 17%. «Последовательные противники» — не выразили поддержку войне, поддержат решение вывести войска без достижения целей войны, считают, что приоритет бюджета — расходы на социальную сферу. «Противниками» исследователи называют 19% опрошенных россиян. Также о том, что в России остаются антивоенно настроенные граждане говорит количество задержаний на акциях протестов^[19] или примеры анонимного уличного искусства.

Получается, что около 60% россиян занимают промежуточную позицию. Например, они могут говорить о поддержке войны и о готовности поддержать вывод войск «без достижения целей». Или, наоборот, такие люди могут говорить о том, что они против войны, но считать, что так как война уже идет, она должна завершиться какой-то «победой» России.

Таким образом, нельзя говорить про отношения между эмигрантами и оставшимися только как про отношения между противниками и сторонниками войны и действующей власти. Общество в России далеко не так однородно, в нем есть как провластно настроенные группы, которые могут быть наиболее заметны со стороны, так и оппозиционеры, старающиеся не привлекать к себе внимания из-за рисков уголовного преследования. При этом в опросах большинство может высказывать противоречивую позицию «ни за, ни против», которая, вероятно, также меняется и в личном общении. До какой-то степени эта неоднородность позиций, наверное, есть и в среде эмигрантов, исследовать которых еще сложнее. 

Следовательно, рассуждая о том, как эмиграция влияет на поляризацию российского общества в России и за ее пределами, нужно учитывать, по крайней мере, три группы россиян внутри страны в зависимости от их отношения к войне: «сторонники», «противники» и большинство, которое условно можно назвать «конформистами».

Но стоит ли вообще рассматривать эмигрантов как часть российского общества и говорить о них в контексте его поляризации?

Эмиграция из России после 2022 года обладает рядом особенностей. Отъезд после начала полномасштабного вторжения зачастую был спонтанным, у эмигрантов не было конкретной цели в момент отъезда. Многие поначалу считали, что в ближайшее время смогут вернуться в Россию. Часть эмигрантов сохранили экономические связи с Россией — пассивный доход или удаленную российскую работу^[20]. Они продолжают интересоваться, в первую очередь, российскими новостями и участвовать в российской жизни, например, некоторые поддерживают российские НКО. Кроме того, часть эмигрантов продолжает ездить в Россию по рабочим или личным делам, фактически живя на две страны. То есть связи эмигрантов с российским обществом остаются довольно тесными, даже несмотря на то, что сами они могут и не считать себя его частью. В исследовании Outrush на вопрос «Частью какого сообщества вы себя ощущаете?» только 14% опрошенных отвечают, что ощущают себя «частью России»^[21].

Итак, эмигранты и россияне, остающиеся в стране, в среднем довольно сильно отличаются друг от друга. Но и российское общество внутри страны тоже неоднородно. «Уехавшие» из-за особенностей условий эмиграции сохраняют связи с Россией и гражданами внутри страны, разделяющими разные точки зрения на войну.

«Уехавшие» и «оставшиеся» — медийный спор

Прежде чем перейти к разговору об отношениях между эмигрантами и россиянами, остающимися в стране, стоит упомянуть, что на эти отношения могут сильно влиять дискуссии об эмиграции в медиа. Выражение «уехавшие и оставшиеся» на русском языке за почти три года войны стало устойчивым и, как правило, обозначает непрекращающийся и бессмысленный спор между антивоенно настроенными россиянами за границей и в России.

Этот спор подогревается и активно освещается в медиа: как в российской государственной пропаганде, так и в независимых русскоязычных медиа, которые зачастую работают из-за границы. С уверенностью можно предположить, что россияне по обе стороны российской границы намного чаще читали про споры между «уехавшими и оставшимися», чем лично участвовали в них.

Пропагандистские медиа, как правило, говорят только об «уехавших». Они осуждают отъезд и придерживаются позиции представителей российской власти о том, что все покинувшие страну — «предатели». Помимо заявлений властей поводами для публикаций об эмиграции часто становятся истории о том, с какими сложностями сталкиваются эмигранты из России за границей. Часто эти истории либо вымышленные, либо сильно преувеличенные.

В независимых медиа также появляются публикации об «оставшихся», о споре между двумя сторонами, о его причинах, о том, как можно наладить отношения между людьми (которые по гораздо более принципиальному вопросу о войне придерживаются одной позиции^[22]).

Напряжение, существующее между «уехавшими» и «оставшимися» противниками войны хорошо иллюстрируют две статьи известной в России журналистки и литературного критика Анны Наринской. В июле 2022 года в проекте «Служба поддержки», основанном россиянами для помощи пострадавшим от войны украинским мирным жителями, вышла колонка Наринской с заголовком «Некомфортно говорить о Буче в очереди за устрицами». В этом тексте Наринская пишет о благополучной жизни в Москве, которая «празднует лето» и делает все, чтобы не замечать войну. Этот текст Наринская писала из России, но для аудитории «уехавших»: «Москва сегодня — город, в котором идет пьеса о нормальной жизни».

Через два года на сайте Deutsche Welle у Наринской, к этому моменту окончательно переехавшей в Германию, вышла еще одна статья на эту же тему: «50 оттенков молчания в путинской России», в которой автор уже призывает замечать россиян, которые пользуются правом молчать: «Выступать против, находясь в России, по-настоящему опасно. Но пока еще можно не выступать — за. Пока еще можно — молчать против. И я считаю важным слышать это молчание». Это явная попытка смягчения и сближения позиции. Здесь автор признает, что иллюзия «нормальной жизни» создается не только потому, что россияне не хотят замечать войну, но и потому, что говорить о войне опасно. Кроме того, нормальная жизнь это в том числе жизнь, в которой нет явной поддержка войны — что в воющей стране тоже может быть актом сопротивления.

Еще один пример поляризации в медийном дискурсе — книга российской феминистки, со-основательницы «Феминистского антивоенного сопротивления» Дарьи Серенко «Я желаю пепла своему дому». За границей и в российских эмиграционных кругах эта книга быстро стала популярной, но в России позиция, в целом отраженная в названии книги, даже среди антивоенно настроенных людей может вызывать отторжение. Например, книгу Серенко часто критикует феминистка и социологиня культуры Белла Рапопорт. Рапопорт в своем блоге привлекает внимание к тому, что «уехавшие» россияне несправедливо равнодушно или даже жестоко относятся к своим согражданам, которые не несут ответственности за войну, не поддерживают ее, но не могли или не хотели уехать по разным причинам. В этой заочной дискуссии «уехавшие» воспринимаются как люди, обладавшие привилегиями до отъезда и получающие привилегии в эмиграции за счет эксплуатации своего прошлого в России и актуального опыта «оставшихся», к которому они уже не имеют отношения. Позиция «уехавших» по отношению к «оставшимся» при этом утрируется до того, что Россию называют «Оркостаном», оставшихся в ней россиян «орками», «чьи жизни не жалко» и пр.

В медиа отношения между «уехавшими» и «оставшимися» воспринимаются как конфликтные, причем, в первую очередь, это конфликт между антивоенно настроенными россиянами о привилегиях и правах на нормальную жизнь и на высказывание и/или молчание о войне и России.

Разногласия и стратегии поддержания коммуникации

Как на самом деле общаются между собой эмигранты и жители России и насколько эмиграция усиливает поляризацию в личных отношениях, однозначно сказать сложно. В течение двух с половиной лет я проводила интервью с антивоенно настроенными россиянами для своих журналистских проектов, и периодически в этих интервью возникала тема поддержания отношений с родственниками и друзьями, придерживающимися противоположных взглядов на войну и/или остающихся в России. Накопившиеся наблюдения для этого текста я дополнила короткими онлайн-интервью, собранными методом «снежного кома»^[23]. Представленные ниже мнения нельзя считать репрезентативными или исчерпывающими, а также стоит учитывать, что со временем позиции могут и, вероятно, будут меняться.

1. Эмигранты и сторонники войны

Как упоминалось выше, большинство россиян, покинувших страну после начала полномасштабного вторжения, говорят, что сделали это из-за несогласия с войной и действиями российских властей. Но провластно настроенные эмигранты могут не говорить о своей позиции или отказываться участвовать в исследованиях эмиграции. Например, люди, поддерживающие российскую власть, но живущие за границей, могут говорить, что они уехали временно, по работе или учебе, они ездят на родину и планируют вернуться, а значит исследования эмиграции их не касаются. Соответственно, главной проблемой с точки зрения поддержания отношений и связей становится разное отношение к войне в Украине.

«В самом начале нескольких знакомых удалил, на всякий случай закрыл аккаунты, врубил разделение свой/чужой». (Мужчина, 33 года, ОАЭ–Москва)

Разные мнения о войне — признак дистанции или даже пропасти в отношениях. В каких-то случаях это может восприниматься как разобщение из-за войны, в каких-то — это становится маркером того, что с представителями противоположного «лагеря» всегда было «что-то не так», они всегда «были не очень близкими», мнения расходились и по другим вопросам, но этот стал «последней каплей».

«С родственниками я мало общаюсь, поэтому сложно сказать наверняка, какие у них взгляды, но есть ощущение, что пропутинские — но мы просто это не обсуждаем». (Женщина, 29 лет, Грузия)

«А знакомые или нелюбимые родственники — просто пусть идут лесом. Ноль желания тратить свои силы на общение с такими людьми». (Женщина, 28 лет, Грузия)

В общении со «сторонниками войны», респонденты могут выбирать разные сценарии:

• избегание «сложных тем», т.е. войны, политических новостей, иногда эмиграции,
• попытка повлиять, изменить позицию второй стороны,
• разрыв, прекращение общения.

Респонденты выбирают ту или иную стратегию в зависимости от того, насколько близкими и значимыми были для них отношения, насколько важно их сохранить.

Избегание. В общении с самыми близкими чаще всего стараются избегать тем войны и российской политики, чтобы не ссориться и не портить отношения. В первую очередь, это кажется правильным в общении с родственниками, особенно, пожилого возраста.

«Иногда мы просто решаем, что нам дороже сохранить общение и попытки друг друга понять, чем ссориться на пустом месте». (Женщина, 29 лет, Грузия)

«В принципе тяжело заставить себя общаться даже с любимыми бабушками/дедушками. Поэтому достаточно редко созваниваемся по видеосвязи. Но важно, что они даже при абсолютно других политических взглядах — поддерживают и относятся с пониманием, переживают». (Женщина, 28 лет, Грузия)

«Я безусловно сохраняю отношения с родными. Я понимаю, что, есть вещи, которые важнее политических позиций. То есть не будет ни другой мамы, ни другого папы. Мы приняли решение просто этих тем не касаться обоюдно, потому что наши мнения абсолютно расходятся». (Женщина, 46 лет, Италия)

«Если речь идет о родителях, которым уже “глубоко за”, я бы, наверное, советовала просто не разрушать вот этот мир фиолетовых единорогов, потому что у меня четкое понимание, что людей, которые веруют в Путина, как в боженьку, “80 плюс”, допустим — их это может реально убить. Мне кажется, что там абсолютно бессмысленно что-то делать. Просто это возраст дожития, когда надо принять человека таким, какой он есть, и пусть он там, в своем сферическом вакууме и дальше плавает. Лишь бы жили». (Женщина, 45 лет, Турция)

Решение не говорить о войне и политике может быть принято и другой стороной, и респонденты на себе чувствуют, что такой выбор можно либо принять, либо отказаться от общения.

«Некоторые говорили: а где иначе? Все не так однозначно. Нами просто все манипулируют, и ты тоже там зомбирована своей пропагандой европейской. Все всем ясно. В общем, давай просто об этом не будем». (Женщина, 46 лет, Италия)

Попытка повлиять. Иногда сам факт того, что близкий человек поддерживает войну может восприниматься как потеря, утрата близости. Поэтому некоторые эмигранты стараются переубедить своих родственников, поддержавших войну, «перетянуть их на свою сторону».

«Сестра моя в начале войны [...] начала фразами из телевизора пересказывать якобы свое мироощущение. И я и говорю: остановись, ты повторяешь фразы из телевизора. [...] Но мне повезло, потому что она умеет слышать. Она была готова слышать новые точки зрения. И на протяжении двух месяцев у меня была война с телевизором за мою сестру. Я два месяца билась просто до последней капли крови, потому что я внутренне для себя поняла, что я не могу. Просто я ее не отдам. Это это очень близкий, очень важный для меня человек. Мы часами с ней разговаривали». (Женщина, 45 лет, Турция)

«Потом с несколькими (в том числе из родственников) обсуждал тему, не всегда гладко проходило, но на равных, со временем позиции немного дрейфуют и сближаются, при обсуждении стараетесь заходить через точки соприкосновения». (Мужчина, 33 года, ОАЭ–Москва)

«Мы часто обсуждаем в том числе и то, в чем друг с другом не согласны — и иногда они меняют свою точку зрения…» (Женщина, 29 лет, Грузия)

Разрыв. Иногда люди полностью прерывают общение или стараются свести его к минимуму. Они могут обосновывать это тем, что общение и не было близким и важным, или тем, что не могут общаться с людьми, которых перестали понимать. Эмиграция может и быть причиной разрыва связей, и чем-то, что избавило от необходимости поддерживать неприятное, ненужное общение.

«Я перестала общаться с людьми, которые не разделяют мои взгляды, для меня, видимо, и в России это были просто вынужденные контакты, условно друзья семьи или там папа, с которым я давно не живу, бабушка, к которой никогда не ездила в гости и раньше». (Женщина, 28 лет, Сербия)

«[С теми, кто это поддержал] перестали общаться или свели общение к минимуму». (Женщина, 24 года, Грузия)

«Я минимизирую общение с людьми, которые, как мне кажется, радикально не разделяют мои взгляды. Если речь о взглядах на войну или политику. Тут с эмиграцией ничего не изменилось. Избегать стало проще, конечно, за счет расстояния». (Мужчина, 37 лет, Грузия)

«С подругой мы общаемся постольку-поскольку. Я не понимаю, как можно. Мне очень сложно коммуницировать с людьми, которые топят за войну, за вот это все за, за эти массовые убийства и за все остальное… Ну невозможно общаться, просто невозможно». (Женщина, 45 лет, Турция)

В отдельных случаях респонденты говорят о том, что никаких проблем или сложностей в общении из-за разного отношения к войне у них не было. Но это воспринимается как особенность, которую надо объяснять, а как не норма.

«Я с самого начала не осуждал этих людей. Тот факт, что их взгляды противоположны моим не расчеловечивает их, не делает злодеями или преступниками, потому требует от меня такого же отношения, как и к остальным людям». (Мужчина, 31 год, Армения)

«Я — православный христианин и вера помогает мне относиться с уважением как к своим соратникам, так и несогласным с моими взглядами». (Мужчина, 31 год, Армения)

Таким образом, поддержание отношений между «уехавшими» и «оставшимися» зависит от значимости этих отношений, а не от взглядов на войну. Если респонденты считают отношения значимыми, они будут стремиться сохранить их, либо избегая сложной темы и фокусируясь на том, что их сближает, либо стараясь переубедить своих близких. Разрыв отношений происходит, когда выясняется, что эти отношения и раньше не были очень важными или теперь воспринимаются так.

2. Эмигранты и противники войны

Эмигрантам легче поддерживать связи с противниками войны. Но для части «уехавших» и «оставшихся» проблемной темой может быть решение об эмиграции. Желание остаться может восприниматься как желание не терять комфорт привычной жизни, не рисковать, но при этом добровольно мириться со всеми ограничениями, которые накладывают на граждан страны российские власти. Эмигранты, в свою очередь, тоже могут восприниматься как более привилегированные люди, которые выдают свои привилегии за жертву или более верный «моральный» выбор. Эта позиция «морального превосходства» может вызывать раздражение не только у «оставшихся», но и у других эмигрантов.

«Они [оставшиеся друзья] разделяют взгляды как будто бы, против войны и так далее, но они эмоционально начинают выделять эту группу людей, которые уехали и, то есть, как будто бы в разговоре интуитивно пытаются доказать нам или себе, почему вообще оставаться тоже хорошо. [...] То есть у них растет бизнес, например, и они немножко с такой даже не открытой, а как бы с такой пассивной агрессией. [...] Типа, ну, вообще-то нам здесь неплохо. Вообще-то у нас здесь вот нормально и классно, и много людей крутых, кто тут есть, то есть как будто бы немножко оправдываются и пытаются нам объяснить, почему там тоже хорошо, хотя мы не думаем, что там плохо. Это очевидно, что там тоже есть свои плюсы». (Женщина, 28 лет, Сербия)

«Поначалу фактор "уезда" давал безоговорочную моральную индульгенцию. Но "уехавшие" очень разные. Больше симпатий и сочувствия вызывают те, кто не релоцировался, а с бухты-барахты поехал, преодолевал невзгоды, пытался адаптироваться. Для многих это лишь послужило пинком попробовать пожить за рубежом, люди были готовы к этому, чаще всего это привело к улучшению их жизни. Но вернусь к первой мысли: все уехавшие очень себя зауважали за этот "поступок", хотя где-то это был реально поступок, а где-то просто выбор лучшей жизни». (Мужчина, 33 года, ОАЭ–Москва)

Также эмигранты могут отталкивать радикальностью своей позиции, даже если она выражается не напрямую в общении, а, например, в публикациях в социальных сетях.

«Часть моих знакомых перестали со мной общаться. Для меня это как-то странно, потому что я совершенно не тот человек, который, бросает там ссылки на ФБК, что-то пытается доказать. То есть я понимала, что дружеские отношения, это отношения это не политинформация, я никогда не замешивала вот эти политические дискуссии в наши отношения, но они читали мои соцсети, и они, видимо, сделали какие-то свои выводы и, видимо, решили, что лучше не общаться». (Женщина, 46 лет, Италия)

«Оставшиеся вызывали большее уважение и сочувствие. Неважно, могли ли они уехать или не могли. Выбрали не уезжать. Приходилось оправдываться, почему не уезжаешь». (Мужчина, 33 года, ОАЭ–Москва)

«Некоторые из этой группы [эмигрантов] стали казаться оголтелыми ненавистниками всего родного, что со временем отдалило меня от части из них». (Мужчина, 31 год, Армения)

Однако, как правило, респонденты говорили о том, что стараются сохранить общение со своими единомышленниками в России — ситуации, в которых люди разрывали бы отношения из-за отъезда или пытались изменить выбор друг друга, в интервью не упоминались.

«[Отношения с людьми моих взглядов] не изменились, разве, что среди таковых больше более близких (так и было) мне людей, по ним просто скучаю больше». (Мужчина, 32 года, ОАЭ)

«Если не прилагать усилия к поддержанию отношений, они могут истончаться. А в эмиграции очень чувствуется, как трудно получить не поверхностное общение». (Женщина, 28 лет, Великобритания)

«Я часто высказываю им сострадание, наверное, и понимание. Например, если они не могут уехать, зову их в гости, объясняю, что сами мы приехать не можем и даже приехать в гости не можем, не хотим подвергать себя риску». (Женщина, 28 лет, Сербия)

Кроме того, общению с «противниками войны» могут мешать естественные причины, связанные с переездом — становится меньше общих интересов, проблем.

«Сократилось из-за того, что стало меньше общих тем, появился новый круг общения». (Мужчина, 37 лет, Грузия)

«Все равно с теми, кто уехали, мы точно на каких-то общих мигрантских проблемах сходимся, а с теми, кто остался поддерживать отношения действительно тяжело». (Женщина, 28 лет, Сербия)

В некоторых ситуациях поддержание отношений с эмигрантами, открыто говорящими о своей антивоенной позиции, может восприниматься как риск для людей в России.

«[С оставшимися, которые разделяют мои взгляды] или стали ближе, или не общаемся, чтобы не подставлять людей. В зависимости от их смелости». (Женщина, 39 лет, Грузия)

Получается, что общение эмигрантов и противников войны в России тоже осложнилось. Во-первых, проблемной темой стал выбор «уехать или остаться», одной или другой стороне приходилось за этот выбор оправдываться. Во-вторых, выбор уехать со стороны может выглядеть как привилегия, а позиционироваться как жертва. В-третьих, со временем отношения могут становиться менее близкими просто из-за разного опыта, становится меньше общих тем, интересов, появляется новый круг общения.

Выше, основываясь на результатах опросов, я упоминала еще одну группу россиян, остающихся в России, которых можно назвать «конформистами». Согласно исследованиям «Хроник», представители условной нейтральной позиции^[24], являются большинством в России. Несмотря на то, что мне казалось, что отношениям эмигрантов с этой группой тоже важно уделить внимание, в интервью в рамках этого исследования они практически не упоминались.

«Где-то люди ушли в апатию — и с ними лучше вообще эту тему не поднимать». (Мужчина, 33 года, ОАЭ–Москва)

Возможно, респонденты не говорят об отношениях с «конформистами» в России, потому что речь идет об их близких и знакомых, и они сами определяют их в какой-то конкретный «лагерь», интерпретируя расплывчатую позицию. Или — в личном общении эта позиция не выглядит такой компромиссной и расплывчатой, как в данных опросов. В любом случае, этот сюжет нуждается в дальнейшем изучении. 

Ресурсы для сохранения отношений в эмиграции

Как устроено общение между эмигрантами и их близкими в России? Связи между эмигрантами и остающимися в России не теряются благодаря интернету и социальным сетям. Но из-за этого общение может становиться более обезличенным, «коллективным» (например, когда вместо личного обсуждения новостей из жизни, люди публикуют «сторис» для друзей или отправляют фотографии и новости в специальный групповой чат или канал).

«Если не вести соцсети, то можно совсем потерять эти социальные связи». (Женщина, 28 лет, Грузия)

«Помогают новости/соцсети/периодические приезды. Погруженность в общий контекст». (Мужчина, 33 года, ОАЭ–Москва)

«Личные встречи заменились звонками в телеграме и зуме. С родителями видимся раз в год — в 2023 получилось ненадолго приехать в РФ, в 2024 встретились на территории третьей страны. Бывает очень страшно и тяжело осознавать, как мало получается проводить времени рядом». (Женщина, 28 лет, Великобритания)

«Для того, чтобы не рассказывать всем одни и те же истории про моего ребенка, я создала канал для близких людей, куда скидываю все фотографии видео и какие-то. Там очень коротко пишу, что было, как мы куда сходили и так далее. И это немножко тоже помогает, потому что всем не можешь рассказывать друг за другом. А так из одного источника они хотя бы все посмотрели видео, все более менее понимают, как мы живем и чем занимаемся». (Женщина, 28 лет, Сербия)

Но респонденты отмечают, что иногда это общение уже воспринимается как труд, что-то,  требующее отдельных усилий и энергии, которой не всегда хватает. При этом некоторые уже признают, что долго отношения с людьми в России могут не продлиться, потому что онлайн-общение для них не заменяет личных встреч, на которые они не рассчитывают.

«Тяжелее поддерживать связи с теми кто не планирует уехать. Наверное потому что ресурс эмоциональный и так ограничен, и со временем люди, которых я вероятно никогда не встречу, не в приоритете». (Женщина, 28 лет, Грузия)

«Но я бы не сказала, что это поддержка отношений. То есть это уже какая-то условность». (Женщина, 28 лет, Сербия)

Все респонденты этого исследования упоминали социальные сети, говоря о способах поддерживать отношения с остающимися в России. Но это, скорее, неизбежная и техническая сторона вопроса. Ради чего сохранять эти отношения и что будет дальше объединять россиян по разные стороны границы — более сложный вопрос, который требует более глубокого погружения и размышлений, а возможно, более длительного опыта эмиграции и разлуки, для того, чтобы он стал актуальным.

Выводы

После начала вторжения России в Украину в 2022 году из России уехали сотни тысяч граждан. Можно предположить, что подавляющее большинство из них были настроены против войны и против действующей российской власти. То есть уезжали, в первую очередь, представители оппозиционного меньшинства, и эмиграция — это только признак уже существовавшей поляризации общества.

Говорить о том, способствует ли эмиграция усилению поляризации в российском обществе, можно только ответив на вопрос, нужно ли продолжать считать эмигрантов частью этого общества. Уехавшие россияне, как правило, пока не рвут связи со страной полностью: у большинства в России остаются родственники, многие ездят на родину или зависят от нее экономически. Также эмигранты следят за новостями из России и сами пишут о них в социальных сетях. То есть, до какой-то степени эмиграция все еще может и считать себя частью российского общества, и восприниматься так и внутри страны.

Если судить об отношениях между «уехавшими» и «оставшимися» по публикациям в СМИ и социальных сетях, может сложиться впечатление, что эмиграция стала причиной довольно серьезного противостояния, в том числе между антивоенно настроенными россиянами внутри страны и за границей.

Но далеко не все эмигранты чувствуют настолько сильное разобщение в личных отношениях с «оставшимися». Связи осознанно разрываются только в тех случаях, когда и до отъезда люди были друг для друга не слишком важными или близкими. В остальных случаях эмигранты и жители России стараются сохранять общения, либо избегая «сложных» тем, либо пробуя переубедить друг друга.

Но поддерживать отношения, тем не менее, становится все сложнее не столько из-за поляризации, связанной с войной, сколько потому что люди по разные стороны границы находятся в разных контекстах, теряют общие темы, заводят новые связи и интересы. Опросы россиян в эмиграции показывают, что со временем они отдаляются от России (перестают себя воспринимать «частью России», реже ездят туда, отказываются от российской работы и пр^[25].). Аналогичным образом некоторые участники исследования говорят об отношениях с россиянами живущими в стране — со временем они отдаляются и связь сохраняется только благодаря социальным сетям. О своем положении респонденты говорят, что они «эмигранты» (за исключением одного человека, который часто бывает в России и называет свой образ жизни «полуэмиграцией»), отделяясь таким образом от России, но и не связывая пока собственную идентичность с принимающей страной. А значит, возможно, со временем российская эмиграция еще сильнее утратит связи с Россией и российским обществом, и разговор о ней в контексте поляризации российского общества перестанет быть актуальным.

Как будут меняться отношения дальше, сложно предсказать. Некоторые говорят о том, что «не видят смысла» в том, чтобы поддерживать отношения с людьми, остающимися в России — потому что не планируют туда возвращаться. Другие, наоборот, отмечают, что со временем отношения переходят «в более спокойную фазу», общение нормализуется. У эмигрантов может сохраняться интерес, как к тем, кто не уехал, но и не поддержал войну, так и к тем, «кто был "за"». Но в рассказах эмигрантов пока не просматриваются планы на будущее, подразумевается, что многое будет зависеть от исхода войны и сроков ее окончания.