В преддверии выборов одним из главных столпов популизма власти является вопрос мира. Предвыборная кампания в основном построена именно на разжигании страхов войны, а мир - их главное предвыборное «обещание». После начала российско-украинской войны власти не перестают говорить о том, что войны удалось избежать именно благодаря предпринятым ими стратегическим шагам, что в Грузии мир, и это именно их заслуга.

Говоря об Абхазии и Южной Осетии, из их официальных заявлений фактически исчезла негативная роль и ответственность России, как будто она вообще больше не является актором во всем этом процессе. В риторике властей исчезает «образ врага» в лице России, и вслед за этим «новым врагом» становятся Запад и западные ценности.

«Грузинская мечта» свой политический популизм по вопросам мира завершила тем, что за несколько недель до парламентских выборов, во время встречи с населением, почетный председатель правящей партии Бидзина Иванишвили извинился перед «осетинскими сестрами и братьями» за августовскую войну и пообещал «предать суду разжигателей войны [прежние власти]». Примечательно и символично, что это заявление было сделано в Гори.

Насколько этично со стороны властей говорить о мире на фоне, когда в стране 300 тысяч вынужденных переселенцев, большинство из которых до сих пор живут в условиях крайней бедности и не излечились от травм войны, когда 20% страны по-прежнему оккупированы, когда зона оккупации расширяется из-за "ползучей бордеризации", когда продолжаются похищения и задержания мирных жителей, когда наши сограждане в Ахалгори и Гали до сих пор находятся в изоляции, на грани гуманитарного кризиса и в условиях грубого нарушения прав человека? Является ли это реальным миром?

Что думают вынужденные переселенцы о публичных извинениях властей за войну в августе, как они видят риторику правительства на тему мира и каковы их взгляды на перспективы мирной политики? Мы обсудили эти вопросы с представителями различных областей из числа переселенцев. Предлагаем вашему вниманию их интервью.

• Извинения правящей партии за августовскую войну

Юлия Харашвили, основательница Ассоциации вынужденно перемещенных женщин «Согласие»: В теории примирения извинение является одним из необходимых компонентов. Однако до этого общество с обеих сторон должно быть соответствующим образом подготовлено. Я считаю, что мы пока не достигли этой стадии. Извинению должны предшествовать многочисленные процессы, анализ того, что произошло. Этот анализ, к сожалению, до сих пор не был проведен на уровне государственной политики. Любое извинение, сделанное без этих предварительных процессов, только навредит процессу примирения. Кроме того, любая правительственная структура, существовавшая до сих пор, должна прежде всего извиниться перед вынужденными переселенцами. Сначала переселенцы должны простить то, что произошло, а затем можно будет говорить об извинениях перед другими. Также право на принятие решения о необходимости извинений в первую очередь принадлежит самим вынужденным переселенцам.

В 2021 году мы все вместе праздновали решение Страсбурга по августовской войне, тогда «Грузинская мечта» говорила, что это решение было именно их заслугой. И теперь, с такой переоценкой войны 2008 года, что мы делаем? Мы противоречим сами себе?

Венеро Мелуа, активистка: Без исцеления травмы невозможно извлечь уроки из нее. Пока рана открыта, с такой раной невозможно двигаться вперед. Мы никак не можем исцелить травму. Когда человек, переживший войну, слышит от своего правительства, что ему нужно извиниться, логично возникает вопрос: за что? За то, что ты потерял семью? Потерял дом? Жил в крайней бедности и в унижающих достоинство условиях? Оказался без крыши над головой и получал пособие в 45 лари в месяц? Заявление Иванишвили служило только тому, чтобы вновь открыть эти раны. Оставляет ли это заявление какое-либо пространство для диалога, осмысления проблем и ошибок? Я думаю, что нет… Кроме того, это заявление имеет свою политическую цену, которую нам придется заплатить.

Я думаю, что мы, в первую очередь, должны признать ошибки перед самими собой, и этот процесс мы еще не прошли. Мы должны признать и осознать, как мы потеряли Абхазию, вообще, как мы вели себя по отношению к этническим меньшинствам, как мы ведем себя сегодня, когда журналист Post TV преследует Мамуку Хазарадзе по «обвинению» в этническом армянстве, и какая у нас, как у общества, на это реакция? Вместо того чтобы правительство позаботилось о создании пространства для такого обсуждения, оно делает совершенно необдуманные, популистские заявления.

С другой стороны, российский заказ заключается в том, что мы, грузины, во всем виноваты, и этот заказ добросовестно выполняет наше правительство. Конечно, мы допустили много ошибок, но эта вредоносная риторика, что мы должны быть «извиняющейся стороной» там, где многие стороны допустили много ошибок, и от этих ошибок выиграла только Россия, вредит всему процессу. Все, что до сих пор было сделано для вынужденных переселенцев, было сделано без них. Мнения переселенцев никто не спрашивал. Это «извинение» – продолжение этой стратегии. Правящая партия позволяет себе от имени грузинского народа извиняться так, что в этом процессе совсем не видит грузинское общество, особенно вынужденных переселенцев. А ведь если встает вопрос об извинении/неизвинении, именно они – те люди, которые должны решить этот вопрос.

Кэти Сартания, социолог: К сожалению, вынужденные переселенцы воспринимаются как безмолвное сообщество, судьбой которого кто-то должен распоряжаться вместо них, решать за них, нужно извиняться или нет. При правлении 'Грузинской мечты' переселенцы превратились в ожидающих жилья, получающих социальную помощь лиц, чьи политические права постепенно становятся все более невидимыми. «Грузинская мечта» превратила переселенцев в получателей социальных пособий, и их единственная связь с государством – это получение пакетов помощи или жилья. Вопрос их участия и политической активности полностью игнорируется. Извинения Бидзины Иванишвили – продолжение этой политики, в которой переселенцы и их мнение остаются незамеченными и проигнорированными.

Паата Шамугия, поэт: Извинение – это благородный акт, но оно имеет смысл только тогда, когда его делает сильная и победившая сторона. Принудить людей, лишенных своих домов, извиняться – я не знаю, что может быть большим унижением. Моральная значимость извинения теряется, если в этот процесс вообще не вовлечены переселенцы. Это настолько большой и комплексный вопрос, что перед такими заявлениями любое правительство, как минимум, должно было бы провести референдум. Какой смысл в извинениях, которые не основаны на широком и глубоком диалоге с вынужденными переселенцами? Кто извиняется? Какая легитимность у Бидзины Иванишвили, чтобы он позволял себе такое? Перед кем мы должны извиняться? Перед Россией? Или перед абхазами и осетинами? «Грузинская мечта» говорит, что «перед нашими абхазскими и осетинскими сестрами и братьями» ... Но мы сами сможем наладить отношения с нашими абхазскими и осетинскими сестрами и братьями, без пророссийского Бидзины Иванишвили.

С другой стороны, Иванишвили также говорил о том, что намерен привлечь к ответственности «зачинщиков августовской войны». Это послание является частью российской информационной войны. Россия годами распространяет именно этот нарратив. Можете себе представить, какую моральную выгоду предоставила «Грузинская мечта» России этим заявлением? Россия вкладывает огромные финансовые ресурсы в распространение этого нарратива, а когда правительство Грузии утверждает, что именно мы начали войну, естественно, это дает России огромное преимущество. Это часть общей игры. Я совсем не думаю, что Россия и правительство Грузии сегодня играют в разных командах.

• Почему Россия как актор исчезает из риторики власти

Венеро Мелуа, активистка: У нас открыто пророссийское правительство, и именно этим я объясняю то, что Россия как «враг» полностью исчезла из их нарратива. Им даже трудно сказать, что Россия – оккупант, если кто-то специально их об этом не спросит и не заставит сказать. С другой стороны, это можно рассматривать как попытку угодить России.

Юлия Харашвили: Они пытаются исключить фактор России из обсуждения. О войне в Украине тоже говорят меньше. У меня есть подозрение, что правительство пытается что-то сбалансировать, но не знает, как это сделать, и, к сожалению, даже не советуется со специалистами.

Кэти Сартания, социолог: Риторика изначально началась с посыла, что «Грузинская мечта» – единственная партия, при которой не было войны. Затем последовали заявления, похожие на тосты, что «скоро мы увидим единую Грузию», и последним этапом было извинение перед «абхазскими и осетинскими сестрами и братьями». Сегодня же вопросы мира – одна из главных тем предвыборной кампании «Грузинской мечты». На фоне войны в Украине в нашем обществе усилились страхи войны, и «Грузинская мечта» сумела манипулировать этими страхами. Почему она не упоминает в своей риторике Россию? Ответ прост: мир без России имеет более позитивное содержание в Грузии.

С другой стороны, мы давно наблюдаем изменение не только риторики «Грузинской мечты», но и внешнего курса. Еще с 2016 года видно, что риторика в отношении России ослабевает. Перед выборами же еще больше слышна, с одной стороны, критика Запада, с другой стороны, акцент на важности налаживания отношений с Россией. В риторике «Грузинской мечты» усиливаются намеки на так называемую нейтральную Грузию, об этой идее активно говорят и сателлитные партии «Грузинской мечты». Нейтральная Грузия же однозначно входит в интересы России, а Грузия при этом потеряет все существующие возможности.

Паата Шамугия: Власти обсуждают Южную Осетию и Абхазию так, как будто России и ее негативного влияния на эти процессы вовсе не существует. Представьте себе, что мы будем говорить о Второй мировой войне, не упоминая Германию. Это просто попытка угодить России, которая оккупировала нашу страну, сделала сотни тысяч людей бездомными и обрекла их на бедность.

В мире не осталось ни одной порядочной страны, которая считала бы Грузию проевропейским и демократическим государством. Мы стоим в одном ряду с Россией, Венгрией, Белоруссией. «Грузинская мечта» дословно повторяет российские нарративы, и мы вполне можем назвать их «российским правительством».

• Есть ли у нас реальный мир?

Венеро Мелуа: Отсутствие войны не означает наличие мира. Холодная война была миром? Конечно, нет. Переселенцев войной не напугать. Я не видела вынужденного переселенца, напуганного войной, но видела переселенцев, возмущенных тем, что им лгут, будто сейчас мы живем в мире и что этот мир – заслуга «Грузинской мечты». Лично я уже много лет не сплю спокойно, потому что не знаю, смогу ли завтра делать то, что делаю сейчас. Я не знаю, сколько женщин убьют в стране завтра, сколько детей подвергнут насилию, сколько людей покончат с собой из-за долгов перед банками или азартными играми... Почти каждую неделю мы слышим, что линия оккупации сдвинулась, что еще одного гражданина Грузии похитили… Где тут мир? Когда «зондеры» власти звонят моему 17-летнему брату с азербайджанского номера – это мир, о котором говорит правительство? В этой стране никто, кроме богатых людей, не имеет мира, никто, кроме богатых, не спит спокойно по ночам.

Кэти Сартания: Большая часть граждан Грузии понимает мир не так, как «Грузинская мечта». В стране практически не осталось семей, которых война не коснулась бы прямо или косвенно. Понятие мира, как его объясняет «Грузинская мечта», полностью игнорирует эти семьи, в первую очередь переселенцев и ветеранов, которые также составляют одну из самых уязвимых групп общества.

Понимание мира «Грузинской мечтой» сводится к утверждению, что на данный момент у нас нет вооруженного конфликта с Россией. Для них мир – это лишь отсутствие войны с внешним актором. Однако новейшая история Грузии доказывает, что «Грузинская мечта» или любое другое правительство Грузии никогда не сможет быть гарантом начала или предотвращения такой войны – это не в их силах. То, что действительно зависит от власти, – это обеспечение внутреннего спокойствия в стране. Но вместо этого «Грузинская мечта» постоянно говорит о репрессиях в отношении оппонентов и фактически угрожает наказанием всему обществу.

Паата Шамугия: В Северной Корее есть мир? Если такой мир, о котором нам говорит «Грузинская мечта», тогда да, у нас тоже есть мир. Какова наша модель мира? Мир ценой всего? Мир ценой уничтожения, деградации людей, нищеты, ограничения свободы выражения, подавления меньшинств, неприятия иного мнения? Если да, то и мир у нас есть. Как может из мирной страны бежать столько людей? Страна опустела, у нас катастрофический отток молодежи. Если господин Бидзина построил такую хорошую страну, то почему бегут люди? В его воображаемой стране, возможно, мы все устроены, но реальность такова, что страна находится в крайней нищете. Да, это мир, но это мир, который может быть хуже войны.

Юлия Харашвили: Главный мессидж властей заключается в том, что у нас сегодня мир, потому что в стране нет прямого военного конфликта, нашу страну не бомбят, не разрушается наше культурное наследие. Но на самом деле, конечно, у нас нет позитивного, устойчивого мира. У нас есть лишь сохранение статус-кво в условиях затяжного конфликта. К сожалению, ни власть, ни часть общества не понимают, что такое реальный мир. У нас нет модели, которую мы могли бы предложить обществу и другой стороне. Власть фактически приватизировала мир как свою заслугу, как будто она единственный актор, который говорит о мире. В это же время оппозиция молчит на эту тему, что также является стратегической ошибкой.

• Взгляды на мирную политику

Паата Шамугия: Давайте признаем: имеет ли право любое этническое сообщество на самоопределение? Конечно, имеет. Но нельзя забывать, что это право не должно быть достигнуто с оружием в руках. Как только появляется оружие, автоматически теряется легитимность процесса. Поэтому у абхазского общества есть проблема изоляции, поэтому их молодежь не может выезжать за границу. Я понимаю и, честно говоря, даже сочувствую этой молодежи. Некоторые из них даже не родились, когда началась эта война, и теперь именно они страдают от ее последствий. Это была огромная ошибка – следовать российскому нарративу, которому поддалась часть абхазского общества, и результатом стала война, которая велась российским оружием и российскими самолетами. В таких условиях легитимности не может быть в принципе. Но мы можем начать новый диалог и договориться о чем-то. Мы, абхазы и грузины, живем в этой стране, и рано или поздно нам все равно придется говорить друг с другом. Для этого мы должны быть готовы. Мы должны быть готовы к тому, что всем сторонам придется пойти на определенные компромиссы. Но я также понимаю, что пока Россия остается такой сильной, она будет стараться не допустить начала диалога между нами.

Венеро Мелуа: Мир недостижим без равенства, без принятия. Неотъемлемая часть мирной политики – очищение нашего общества от этнофобских, ксенофобских настроений. Мы многоэтническая страна. Наше единство стоит именно на этой многоэтничности и нашем общем историческом опыте. В моем восприятии, Грузия – одна большая, многообразная семья, которая сосуществует на принципе взаимоуважения. Без этого никакая мирная политика не получится. Пока мы повторяем, что у абхазов нет слова «море», никакая мирная политика не получится.

В моем видении мирной политики отправная точка, с одной стороны, – восстановление территориальной целостности, возвращение вынужденных переселенцев и признание этнических чисток грузин. С другой стороны, я думаю, что нам нужно более децентрализованное восприятие этой страны и ее управления, не только по отношению к оккупированным территориям, но и по отношению к другим регионам. Нельзя, чтобы политика Гурии делалась в Тбилиси, например. Вот так мы должны суметь сосуществовать. Мы не можем отрицать различия между народами, более того, мы должны гордиться этим и, принимая и учитывая этот факт, создавать государство, основанное на равенстве и уважении.

Юлия Харашвили: Мы имеем форматы переговоров и как только встает вопрос возвращения переселенцев, другая сторона встает и покидает стол переговоров. На этом фоне множество гуманитарных вопросов остаются в стороне. Конечно, вопрос возвращения переселенцев – чрезвычайно острая политическая проблема. Однако этот вопрос должен быть поставлен таким образом, чтобы предложить определенный план, который восстановит права переселенцев, но при этом не нанесет ущерба абхазам и осетинам. 30 лет люди живут в таких условиях. Если просто прийти и насильно выселить кого-то, это не принесет результата.

Кэти Сартания, социолог: Когда я думаю о мирной политике, главный вопрос, от которого я отталкиваюсь, следующий: в Грузии 300 тысяч вынужденных переселенцев. Я не хочу, чтобы к этой группе добавился хотя бы один человек – будь то грузин, осетин или абхаз. Это моя твердая позиция, которая не изменится.

У каждой группы есть свое видение мирной политики: у ветеранов, у семей переселенцев, у детей, выросших в изгнании в этих семьях. Главное, чтобы у каждого было пространство, где он мог свободно выражать свою позицию. Именно такое безопасное пространство должно создать государство вместе с гражданским обществом.

Альтернатива пониманию мира «Грузинской мечтой» – европейское понимание мира. Более 70 лет у Европы есть опыт мирного сосуществования. И этот мир – не пустой мир, он основан на принципах благополучия и равенства. Именно мир, основанный на этих двух принципах, является реальным миром, а не те пустые, непонятные обещания, которые дает «Грузинская мечта» на фоне внутренних репрессий, игнорируя идеи благополучия и равенства. Внедрение опыта Евросоюза в нашу мирную политику еще больше обогатит наше понимание мира не только для грузинского, но и для осетинского и абхазского обществ.