"Отвечаю на ваш скрытый выстрел из пулемета, из газеты «Литературная Грузия», 26 мая 1989 года ваш пулеметный залп немного потряс меня.

Я называю вашу газету пулеметом, потому что она дальнобойная, ее масштабы охватывают всю нашу республику, а я стреляю из малокалиберного (районная газета «Бзыбь»), но учтите, что она стреляет сильно, попадает прямо в глаз, а не в бровь.

Дорогой коллега, Гурам Панджикидзе! Прозрачность ради прозрачности, но мы должны писать правду!"[1]

Автором этого заявления является Анатолий Возба, член Союза писателей и журналистов Абхазии. Этим текстом он отвечает на статью грузинского писателя и публициста Гурама Панджикидзе, в которой автор комментирует письмо лидера сепаратистского движения Южной Осетии Алана Чочиева, выразившего поддержку абхазским коллегам. В своей обширной статье автор вышел за рамки темы Южной Осетии и затронул также Абхазию, в том числе подверг критике статью Анатолия Возбы, ранее опубликованную в газете „Бзыбь“. Можно сказать, что цитируемое выше письмо Возбы является ответом на ответ.

Газета «Литературная Грузия» была официальным печатным органом Союза писателей Грузии. Помимо публикации художественных произведений и их рецензий, в газете также печатались статьи на исторические и политические темы, которые часто переплетались между собой. «Литературная Грузия» вносила значительный вклад в продвижение национальной тематики в обществе и актуализацию связанных с ней вопросов.

Газета, которая раньше носила аполитический характер и занималась пропагандой искусства, к концу 1980-х годов оказалась в авангарде грузинского национального и националистического дискурса. По сравнению с 1988 годом, тираж увеличился в четыре раза к 1990 году. Она была выписана каждой шестой-седьмой семьей в республике (при этом каждая пятая семья была этнически грузинской). В 1989–1990 годах количество подписчиков удвоилось на тех территориях республики, где наблюдалась этническая напряженность, таких как Абхазия, Внутренняя и Нижняя Картли. Напротив, подписчиков почти не было в не грузинских районах, например, в Гудауте, Джава и Джавахети.[2]

Подобную роль в абхазском обществе играла районная газета Гудауты «Бзыбь», которая выходила частично на русском и абхазском языках. В отличие от «Литературной Грузии» (или любой другой высокотиражной грузинской газеты), тираж «Бзыбь» был значительно ниже, однако он был вполне достаточен для удовлетворения потребностей абхазского населения, проживающего в Абхазии (или для их создания).

Роль газет (и, вероятно, теле- и радиовещания) в грузино-абхазском конфликте приобрела особое значение после трагедии 9 апреля 1989 года. Ежедневно в разных газетах (как в грузинских, так и в абхазских) одна за другой публиковались статьи, полные взаимных обвинений.

Все началось с Лихненского письма, когда 18 марта 1989 года десятки тысяч абхазов, собравшиеся в Гудаутском районе, отправили общее письмо в Москву. Основываясь на различных исторических обвинениях против грузин, они представляли грузино-абхазские отношения как отношения агрессора и жертвы и, исходя из этой логики, требовали повышения политического статуса до союзной республики (что обе стороны воспринимали как отделение Абхазии от Грузии). В письме говорится: «Просим ЦК КПСС, Верховный Совет СССР и Совет Министров СССР восстановить статус Абхазской ССР в той форме, в которой он существовал в эпоху В. Ленина в 1921 году».

Грузинская реакция не заставила себя ждать - вскоре в Абхазии начались протесты грузин. 4 апреля в Тбилиси[3], в знак солидарности с грузинами, проживающими в Абхазии, по инициативе "Общества Ильи Чавчавадзе" начались акции. Демонстранты требовали наказания подписантов Лихненского письма, а также говорили о преследованиях грузин в Абхазии и о дискриминационной кадровой политике центра в отношении грузин. В апрельские дни на акциях было много плакатов различного содержания: "Прекратить террор против грузин в Грузии!"[4], "Прекратить русификацию Абхазии", "Прекратить фальсификацию истории"[5]. Звучали и антиабхазские призывы, согласно которым абхазы были "пришлым народом" и поэтому не должны претендовать на территориальные или другие привилегии.[6] Через несколько дней главное требование демонстраций изменилось, и на первый план вышло восстановление независимости Грузии.

9 апреля 1989 года Москва жестоко подавила демонстрацию, пролив кровь и восстановив контроль над городом. Однако их победа оказалась кратковременной — в глазах грузинского общества Москва полностью потеряла легитимность. Дошло до того, что даже Коммунистическая партия Грузии на уровне риторики начала дистанцироваться от центральной власти. В Тбилиси ситуация постепенно успокаивалась, и власть переходила в руки национального движения. Цензура в средствах массовой информации существенно ослабла,[7] в результате чего публичные грузино-абхазские дискуссии приобрели совершенно иной масштаб.

Как уже отмечалось, после 9 апреля ситуация в Тбилиси более или менее успокоилась, однако в Абхазии она продолжалась в полную силу. Этнически грузинское население в различных районах (Очамчира, Сухуми, Гагра) периодически проводило акции и требовало наказания подписантов Лихненского письма. Ко всему этому добавлялся контекст трагедии, произошедшей в Тбилиси. В частности, указывалось, что апрельские акции начались из-за абхазов. Ситуацию еще более обостряла и последующая позиция абхазов, в которой они прямо повторяли московскую пропаганду - абхазы обвиняли в трагедии демонстрантов, называя их обманутыми радикалами, а причиной смерти называли давку.

9 апреля 1989 года после трагедии в Тбилиси центром протеста в Сухуми стал Абхазский государственный университет. Студенты грузинского сектора, находящиеся в забастовке, требовали от подписавших Лихненское письмо преподавателей отозвать свои подписи, особенно это касалось ректора университета Алеко Гварамия. Как показали последующие события, создание Абхазского государственного университета и его последующее существование внесли большой вклад в углубление грузино-абхазского конфликта. Фактически, почти все десятилетие он был сначала местом скрытого, а затем и открытого противостояния. Настоящая статья создана на основе контент-анализа - в частности, были обработаны грузинская, русская и абхазская периодика. Была обработана архивная документация, хранящаяся в Центральном архиве Грузии[8], проанализирована уже существующая научная и ненаучная литература, включая интернет-источники, и в конце концов были записаны устные истории.

Абхазия в конце 1970-х годов

Грузино-абхазский конфликт длится почти больше века. Несмотря на это, можно сказать, что первоначально он не имел этнического характера, а был конфликтом, возникшим на социально-политической почве. Со временем он приобрел этническую составляющую, которая полностью поглотила конфликт. Советский Союз, хотя и провозглашал себя государством с социально-классовой идеологией, на практике «национальная» линия была гораздо сильнее и всеобъемлюще, чем классовая. Советская национальная политика определяла не только территории и республики, но и классы. Империя делилась на развитые и неразвитые нации, которые имели соответствующий доступ к экономическим или политическим привилегиям. В результате советской национальной политики на территории Абхазии титульной нацией были признаны абхазы.[9] Исходя из этого, абхазы искусственно продвигались на партийные и другие бюрократические должности. Позже, когда конфликт принял открытую форму, в правительстве Абхазской Автономной Республики сложилась весьма странная ситуация. Фактически, в правительстве (так же, как и на низших бюрократических должностях) появились два национальных «клана», у которых были две разные концепции государственного устройства, цели и способы их достижения.

Несмотря на это, абхазы, в плане экономического и социального развития, отставали от проживающих в Абхазии грузин. Одной из причин этого была ограниченная доступность высшего образования.

К 1979 году в Абхазии было всего 3 научно-образовательных института: Абхазский гуманитарный институт имени Дмитрия Гулиа; Сухумский педагогический институт имени Максима Горького и Институт субтропического хозяйства Грузии. Первый был исследовательским институтом и не имел учебных отделений. Педагогический институт был учебным, но с сильно ограниченными возможностями, а институт субтропического хозяйства был технического направления и, почему-то, в нем в основном учились грузины (несмотря на наличие русского сектора).

По данным 1979 года, только 1,4% абхазов владели грузинским языком, в то время как большинство гуманитарных программ в республике преподавались на грузинском. В 1960-х годах около трети абхазских студентов получали образование за пределами республики, тогда как среди грузин этот показатель составлял лишь 8%. Количество абхазских студентов в университетах росло[10] до 1967-68 годов (достигло 2500 студентов), а затем начало снижаться в 1970-х. Ещё ниже был процент абхазов, обучавшихся на втором уровне университета (современная магистратура) — всего 34%.[11] В 1979 году было всего 259 абхазских учёных и исследователей. Ограниченный доступ к образованию также влиял на классовую структуру абхазского общества — в масштабе всего Советского Союза абхазы занимали одну из лидирующих позиций в сельском хозяйстве.[12]

В 1977-78 годах, параллельно с разработкой и принятием новой Конституции Абхазской Автономной Республики, часть абхазской интеллигенции и партийных работников 17 декабря 1977 года направили письмо в Москву. Двенадцатистраничное письмо было наполнено различными историческими обвинениями в адрес Грузии. Эти обвинения касались: принудительного свержения Советов Абхазии в 1918 году Демократической Республикой Грузией; понижения территориального статуса;[13] «Бериевщины» – насильственной реализации прогрузинской кадровой политики в Абхазии; закрытия абхазских школ; понижения статуса абхазского языка и его перевода на грузинскую графику; грузинской демографической «экпансии»; представления Абхазии в грузинской историографии как части грузинского политического и социального пространства. Помимо исторических обвинений, большое внимание уделялось социальным аспектам – широко освещался вопрос угнетения абхазов, опять же, со стороны грузин. Опираясь на эти аргументы, они требовали от Москвы открытия абхазского телерадиовещания, печатного органа и университета, и, самое главное, присоединения Абхазии к России.[14]

Коммунистическая партия Грузии приняла радикальные меры — часть подписавших письмо была снята с занимаемых должностей и исключена из партии. В мае 1978 года, из-за кризиса в Абхазии, в Сухуми побывал Иван Капитанов, секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза по кадровым и организационным вопросам. Он разделил беспокойства абхазов и удовлетворил ряд требований (в том числе о создании университета), восстановил подписавших письмо на занимаемых должностях, однако категорически отказался менять статус Абхазии.[15] Это не сняло напряженность в Сухуми и других городах, которая продолжалась почти целый год. Абхазы массово и незаконно изменяли грузинские топонимы, оскорбляли памятники различным выдающимся грузинам, имели место и физические конфликты.[16]

Грузинское население, интеллигенция и диссиденты восприняли отступление Коммунистической партии Грузии как поражение. Тем более что партия как на открытых, так и на закрытых встречах избегала обсуждения вопроса Абхазии.[17] На основе совокупности этих причин различные социальные и интеллектуальные группы укрепились в аргументе, что Абхазам помогает и подстрекает Москва, а Тбилиси не защищает грузинские интересы в Абхазии.

Как и абхазов, демографические вопросы были актуальны и для грузинского населения, особенно в диссидентских кругах. Им было непонятно, почему этническое меньшинство (абхазы) занимает непропорционально много должностей в Абхазии по сравнению с этническим большинством (грузинами), и почему центральная власть удовлетворяет их различные «нелегитимные» требования.[18] Встал вопрос о русификации и доминировании русского языка в Абхазии.[19] Эта тема стала особенно актуальной в 1980-90-е годы и предметом многочисленных обсуждений и полемики. В интеллигенции все более популярной становилась грузинская идея этнотерриториализма и историческое видение, в котором Абхазия рассматривалась исключительно как грузинская земля, а абхазы – как «пришедшая» группа, «гости».[20]

Именно на фоне такой политической напряженности, на базе Сухумского педагогического института в 1979 году был создан Абхазский государственный университет. Основание университета вызвало острые споры еще до его открытия. Спорили о том, как назвать университет: абхазы требовали назвать его «Абхазским», аргументируя это практикой Северного Кавказа, где везде используется название автономной республики. Грузины же требовали назвать его «Сухумским» и намекали, что абхазы, используя слово «Абхазия» в названии учреждения, стремятся символически отдалиться от Грузии.[21]

Абхазский университет был разделен на три языковых сектора: русский (40%), грузинский (30%) и абхазский (30%). На грузинском и абхазском языках другие местные этнические группы не говорили, поэтому эти два сектора имели этническую составляющую, в то время как в русский сектор мог попасть любой, так как большинство населения Абхазии говорило по-русски. Кроме того, при поддержке Тбилиси, абхазские студенты должны были приниматься без экзаменов в российские университеты, а в Тбилисском государственном университете была выделена квота в 500 мест для Абхазии (неизвестно, подразумевала ли она только этнических абхазов).[22]

Абхазский университет был рассчитан не только на проживающих в Абхазии, но и на Западную Грузию. Более того, туда поступали и те, кто не смог поступить в Тбилиси. Не только из-за сравнительно низкой конкуренции, но и потому, что там было легко «устроиться» за деньги. Широко было известно о коррупции в Абхазском университете, особенно в русских и грузинских секторах, где за поступление на юридический факультет требовалось от 10 000 до 15 000 рублей.[23][24] Следует отметить тот факт, что занятия для всех трех групп проходили в одном здании, часто преподавательский состав был одним и тем же, в том числе и в абхазском секторе, где, по правилам, обучение должно было вестись на абхазском языке, но на практике оно велось на русском.

Можно сказать, что в 1980-е годы доступ абхазов и проживающих в Абхазии к высшему образованию значительно увеличился по сравнению с предыдущими десятилетиями.

Молчание и неопределенность

1989 год оказался тяжёлым для Грузии. С одной стороны, трагедия 9 апреля полностью изменила общество и государство, с другой стороны, год был полон этнических напряжений и человеческих трагедий. 19 апреля в высокогорной Аджарии, в селе Цаблани, сошел оползень, в результате чего погибло 23 человека. Параллельно с этим за пределами грузинских границ Карабахский конфликт перешел в активную фазу, что непосредственно отразилось на южных районах Грузии, где резко возрос риск межэтнических столкновений между армянами и азербайджанцами. В Южной Осетии набирала силу сепаратистское движение «Адамон Нихас», а в Абхазии грузино-абхазское противостояние перешло на совершенно новую фазу.

С каждым днем после апрельских событий все сильнее становилось грузинское национальное движение, которое своими националистическими взглядами, лозунгами и заявлениями еще больше обостряло ситуацию. Коммунистическая партия Грузии не имела четкого видения для урегулирования ситуации в Абхазии, ее единственной стратегией было замалчивание проблемы. В свою очередь, в правительственной прессе впервые публично раскритиковали непонятное молчание властей: «Интересно, кого мы обманываем? Эти события начались 2 апреля. Прошло десять дней, как будто ничего не произошло, никакой реакции. После полного игнорирования студентов к ним присоединились профессора и преподаватели. После этого, правда, начался диалог, но он имел недобросовестную, а иногда и унизительную форму»[25], - пишет Шота Лашхия, заведующий кафедрой географии Абхазского университета, профессор.

Подобное мнение было высказано на встрече Абхазского окружного комитета 14 апреля 1989 года: «К сожалению, партийные организации у нас больше не могут следовать динамике общественных процессов и в результате — можно прямо сказать — потеряли контроль над ситуацией, столкнулись с полностью неконтролируемой, более того, трудно предсказуемой ситуацией. Это стало фактором, который привел к трагедии в Тбилиси».[26]

Протест студентов (к ним присоединились также преподаватели и школьники), начавшийся 3 апреля у кафедрального собора в Сухуми, не прекращался. Акции становились все более масштабными, а требование было очень простым: отозвать подпись ректора Гварамия. Государство полностью молчало по этому вопросу, как и по всем фактам и событиям, указывающим на этническую напряженность в Абхазии. Например, полностью замалчивался факт, произошедший 1 апреля в поселке Леселидзе — автобус, полный грузин, возвращавшихся с протестной акции, подвергся нападению. В прессе говорилось о 14 пострадавших[27], но в документах подтверждается 21 пострадавший, из которых 7 получили огнестрельные ранения. Причем нападение произошло на два разных автобуса[28], не один раз, а дважды.[29] Несмотря на попытки скрыть информацию, она распространилась по всей Грузии, и на следующий день в Сухуми была объявлена масштабная акция.

Несмотря на то, что партийные органы активно обсуждали происходящие в университете процессы, включая встречи официальных лиц с бастующими, общественность так и не получила исчерпывающей информации. Местная пресса находилась под строгим контролем органов власти, одновременно с этим, в результате оперативных мероприятий устанавливались личности всех активных студентов и академического персонала.[30]

Никто не говорил о причинах и мотивах забастовки, не говоря уже о самом процессе и освещении текущих событий. 25 апреля к забастовке присоединились студенты Сухумского института субтропического хозяйства. Если верить государственной прессе,[31] их требованием было наказание виновных в инциденте 1 апреля.[32] Прибывшие из Тбилиси лица (в том числе министр образования Гурам Энукидзе) призывали студентов прекратить забастовку и вернуться в аудитории, но их никто не слушал. В свою очередь, абхазы также не шли на компромисс – ситуация зашла в тупик.

В городе, как и во всей республике, распространялись всевозможные слухи и провокации, среди которых наибольший резонанс вызвали появившиеся в Сухуми на русском языке крайне шовинистические прокламации, настолько тяжелые по содержанию, что их осудили и отвергли все формальные и неформальные группы в Абхазии.[33]

В первой половине мая протест ещё больше расширился. Бастующие переместились к зданию театра имени Константина Гамсахурдия. Им выразили солидарность сотрудники театра, а также в процесс включилась неформальная организация «Общество Ильи Чавчавадзе», и был создан штаб по организации акций.[34] Бастующие таким образом выражали протест, который в конечном итоге охватил и грузинское население Абхазии. На несколько дней в Сухуми бастовали табачная фабрика, кондитерская фабрика и другие предприятия.[35] Ситуация стала критической: с одной стороны, нарушался повседневный порядок в республике, с другой — протесты демонстрантов явно приобрели национальный характер. Это ещё больше усложняло ситуацию для Тбилиси и накаляло и без того напряжённую политическую атмосферу, а в итоге учебный год оказался под угрозой срыва.

14 мая 1989 года из Сухуми в Тбилиси штаб направил около 40 демонстрантов, которые встретились с новым секретарём ЦК КП Грузии Гиви Гумбаридзе. После нескольких часов переговоров он удовлетворил требования забастовщиков, и указом №343 от 14 мая был создан грузинский сектор Абхазского университета, который, в свою очередь, был преобразован в филиал Тбилисского государственного университета.[36]

Абхазы категорически выступали против идеи разделения университета, обосновывая свою позицию «логикой советского интернационализма», хотя это вряд ли можно считать реальностью.[37] С другой стороны, как вспоминает Зураб Папаскири в своей автобиографии, у идеи разделения было много противников, среди которых был и Акакий Бакрадзе, который, по его словам, призывал студентов продолжать борьбу внутри университета и таким образом бороться за Абхазский государственный университет.[38] Начавшееся 2 апреля 1989 года протестное движение в Абхазии завершилось 14 мая разделением Абхазского государственного университета. Наблюдение за событиями показывает, что у власти не было видения того, как урегулировать этнический конфликт. Их реакция не соответствовала угрозам, которые несла с собой забастовка.[39]

Замалчивание событий в печатных СМИ еще больше усугубило ситуацию и создало атмосферу неопределенности, что способствовало распространению различных слухов и, что еще важнее, отдалило государство от общества.

Грузинские демонстранты не отступали, их цель была проста – наказать подписавших антигрузинское письмо. Параллельно с этим, на компромисс не шла и абхазская сторона. В результате Абхазский государственный университет был разделен (позже были разделены театр, футбольный клуб и другие организации), но это не привело к деэскалации ситуации, а наоборот, еще больше обострило ее, что в конечном итоге привело к кровавым столкновениям июля 1989 года.

Изменения в центре и на периферии империи

В 1989 году в Советском Союзе уже третий год шла перестройка. За столь короткий период в Москве ничего не шло по плану: экономика падала, дефицит товаров увеличивался, обострялись этнические конфликты, СССР терял геополитические позиции, а бюрократическая система рушилась. В самой Москве также назревал конфликт, и уже выделялись два политических центра: радикальные коммунисты, не мирившиеся с ослаблением империи, и Михаил Горбачёв со своей командой и идеей “перестройки”.

Горбачёв начал реформировать высшие представительные и исполнительные органы. Его целью было уменьшение однопартийного политического влияния коммунистической партии. Это должно было сделать страну более демократичной и одновременно ослабить политических оппонентов, так как таким образом он устранял так называемых радикалов, элиту коммунистической партии, которая не мирилась с ослаблением Советского Союза и была всё более недовольна правлением Горбачёва.

Была создана громоздкая двухуровневая структура, состоящая из Съезда народных депутатов — своего рода постоянного конституционного конвента, и небольшого “рабочего парламента”, Верховного Совета, который избирался из членов Съезда. Важно отметить, что кандидат на пост премьер-министра, номинированный председателем Съезда (Горбачёв), должен был быть утверждён путём голосования, после чего он представлял депутатам кандидатов на другие правительственные посты. Руководители Министерства обороны и КГБ, Язов и Крючков, также должны были явиться и ответить на вопросы в рамках процесса утверждения.[40] В новый орган вошли 2225 депутатов, избранных от территориальных, национально-территориальных и общественных организаций. С 11 по 24 марта 1989 года по всему Советскому Союзу прошли выборы, и был сформирован новый парламент. Из Грузии, наряду с другими кандидатами, был избран Владислав Ардзинба из Гудаутского района, который ранее был председателем Совета по вопросам межнационального и интернационального воспитания Абхазской АССР. Первое заседание Съезда народных депутатов было назначено на 25 мая.

Съезд народных депутатов стал не только формальным органом, но и выполнял функции реального парламента, где депутаты обсуждали проблемы своих территориальных органов. Фактически, выступающим впервые в масштабах Советского Союза предоставлялась возможность обратиться к 286-миллионной аудитории. Абхазы, наблюдая за политическими изменениями в центре и открывающимися возможностями, надеялись на пересмотр политического статуса республики, тем более что Ардзинба был назначен членом Совета национальностей Верховного Совета СССР.

Информация о разделении Абхазского университета в газетах освещалась крайне ограниченно. Особенно молчала грузинская пресса, точнее, контролируемая властью пресса, перед которой обострялся этноконфликт, и который был для нее неуправляемым.

15 мая абхазы провели акцию в Сухуми. Как сообщает газета «Бзыбь», на акции люди вышли с портретами Ленина и Горбачева и требовали «следовать ленинской национальной политике – принципам всеобщего народного братства и равенства».[41] Свои аргументы они основывали на «ленинских принципах» и идее «перестройки». Более того, одним из аргументов против разделения университета они назвали его экономическую нерентабельность, что, по их мнению, противоречило политике[42] «хозрасчета»[43]. Можно сказать, что абхазы на риторическом уровне оставались патриотами "перестройки".

Грузинская коммунистическая партия не успевала за событиями в Абхазии. В глазах населения партия не защищала права грузинского населения, проживающего в Абхазии. Защитную функцию взяло на себя национальное движение, чей националистический дискурс скорее подливал масла в огонь. Абхазы боялись уступить свои политические позиции в автономной республике. В частности, как уже упоминалось, в грузинском населении (а также в национальном движении) даже этнический отбор кандидатов (точнее, его непропорциональность) меньшинством воспринимался как дискриминация большинства. Впервые об этом открыто и публично написали 31 мая в газете «Народное образование», что вызвало большой резонанс в Абхазии.[44]

С другой стороны, очевидно, что партия не могла контролировать ситуацию и не имела видения деэскалации. Особенно интересным является сравнение газет Абхазского обкома, которые выходили на трех языках: грузинском - «„საბჭოთა აფხაზეთი», русском - «Советская Абхазия», абхазском - «Апсны Капш».[45] Со второй половины мая в русской версии появляется и становится все чаще абхазская националистическая риторика, в то время как грузинская версия газеты молчала и опасалась упоминания национальных вопросов в какой-либо форме (кроме официальных заявлений органов власти).

В мае 1989 года, параллельно с резким усилением грузинского национального движения, даже Коммунистическая партия Грузии, чтобы сохранить электорат, была вынуждена усвоить национальный дискурс. Если абхазы ориентировались на происходящие в Москве процессы, то Тбилиси начинал дистанцироваться от них. Было решено с разрешения властей отмечать по всей Грузии День независимости Грузии - 26 мая.

В прессе практически без цензуры публиковались статьи антисоветского содержания, в том числе и в печатных органах министерств. Активизировались все темы, о которых ранее говорить было запрещено.[46] Среди этих тем были завоевание Грузии Россией в 1921 году и развенчание мифов, которые советский режим распространял против Первой Республики Грузии, чтобы переписать историю.

15 мая на абхазском митинге в Сухуми был поднят вопрос о праздновании 26 мая в Абхазии, на что первый секретарь Абхазского областного комитета Владимир Хишба объяснил людям, что празднование Дня независимости Грузии не планируется.[47] В Тбилиси 26 мая воспринимался как день памяти о потерянной независимости, которую грузинский народ должен был вернуть. В Абхазии он также приобрел антиабхазский дискурс - национальный праздник грузин, демонстрация единства и силы против сепаратистов. Абхазы, как публично, так и на официальных встречах, требовали, чтобы мероприятия не проводились в Абхазии, утверждая: «Нужно учитывать конкретные исторические условия, установление советской власти в Абхазии в 1918 году, рождение и временное поражение Абхазской коммуны, советской власти в Гудауте, Гагре и Самурзакано».[48]

Абхазская историография, как тогда, так и сегодня, рассматривает период Первой Республики Грузии как годы оккупации. Исходя из этого, 26 мая для них не имел того значения, что для грузин, а грузинский флаг (бордовый) воспринимался «негативно», особенно в напряжённом контексте, как это было в мае 1989 года.

Несмотря на сопротивление абхазов и заявление Владимира Хишба, 26 мая 1989 года, День независимости Грузии, был всё же отмечен в Абхазии. Отмечен бордовыми флагами, демонстрациями и различными антисоветскими и националистическими лозунгами.[49] Однако в те дни внимание советских граждан было сосредоточено на телеэкранах, где в прямом эфире транслировался Первый съезд народных депутатов. Впервые выступающие не подвергались цензуре и могли говорить всё, что хотели.

Выступление грузинских представителей началось 29 мая. Профессор Тамаз Гамкрелидзе в своей короткой речи вспомнил независимость Грузии, завоёванную в 1918 году, и её насильственную потерю. В своём выступлении он фактически назвал советскую власть оккупантом: «Радикальная реструктуризация социальной и экономической жизни СССР зависит от значительных изменений в политической структуре страны. Исходя из ситуации, сложившейся в отношении Грузинской ССР, в первую очередь встают следующие фундаментальные вопросы, а именно осуждение аннексии независимой демократической Республики Грузия в феврале 1921 года как грубого нарушения Майского договора. Заключённого 7 мая 1920 года и утверждённого Владимиром Лениным соглашения между равноправными суверенными государствами: Демократической Грузией и Советской Россией. Юридическое признание фундаментальных принципов этого соглашения, актуальное и в современных условиях, как гарант обеспечения реального и полного суверенитета Советской Грузинской Республики».[50]

30 мая он вновь выступил с речью, на этот раз вся сессия была посвящена событиям 9 апреля. В дни съезда с речами также выступили Джумбер Патиашвили, Гиви Гумбаридзе, Шалва Амонашвили и другие. Однако никто из них глубоко не затронул происходящие в Абхазии события.

1 июня с речью выступил Владислав Ардзинба. До этого абхазам приходилось писать письма в Москву, чтобы озвучить свои требования, а в новой реальности им предоставлялась трибуна, охватывающая весь Советский Союз (и не только). Ардзинба фактически повторил то, что было изложено в Лихненском обращении: исторические и политические обвинения в адрес Грузии, которые в конечном итоге сводились к главному требованию — восстановлению статуса союзной республики Абхазии: «Все это в совокупности стало причиной проведения санкционированного митинга 18 марта 1989 года в селе Лихны, на исторической площади, где с древних времен решались судьбоносные вопросы для народа. [...] Обращение подписали около 32 тысяч человек, включая ряд руководителей высших партийных и советских органов, всех депутатов абхазской национальности. Обращение также подписали более 5 тысяч русских, армян, греков, грузин и представителей других народов. [...] Выражена просьба восстановить статус Советской Социалистической Республики, который был у Абхазии в 1921 году, при жизни В. И. Ленина».[51]

Политические изменения в Советском Союзе непосредственно влияли на политические процессы в Грузии. Абхазы видели своё будущее внутри Советского Союза, который по этническому признаку обещал им привилегии. Исходя из этого, их политическая риторика совпадала с московской, и они старались доказать свою лояльность центру.

Грузинское общество, особенно после событий 9 апреля, было мотивировано стремлением к независимости. Грузинская делегация ССР Абхазии оказалась в сложной ситуации. С одной стороны, им нужно было учитывать «национальное пробуждение», исходящее из Тбилиси, а с другой — оставаться в рамках советской политической системы, которая всё ещё существовала, функционировала и оказывала значительное влияние на регион. Абхазы открыто поддерживали перестройку и использовали новые возможности, которые она предоставляла. В такой противоречивой обстановке грузинская политическая элита в Абхазии оказалась меж двух огней и не могла адекватно реагировать на происходящие процессы, что, как минимум, могло бы снизить напряжённость.

Первый съезд народных депутатов стал логичным и явным подтверждением того, к чему стремились два политических центра в Грузии — Тбилиси и Гудаута. Оба, косвенно или напрямую, на весь Советский Союз озвучили свои намерения изменить территориальный статус. Хотя основное внимание грузинских депутатов было сосредоточено на вопросах, связанных с 9 апреля, этот вопрос не следует рассматривать вне контекста борьбы за независимость.

Вместо заключения

14 мая 1989 года, с разрешения Министерства народного образования Грузии, Абхазский университет был разделён на два сектора. Однако позже Министерство народного образования Советского Союза посчитало это решение нецелесообразным и напомнило Тбилиси, что решения по высшим учебным заведениям принимались центром.[52] Позицию Москвы никто не учёл.

Разделение Абхазского университета не оказалось простым в структурном и бюрократическом плане. Как уже было отмечено, до этого академический персонал был занят в обоих (во всех трёх) секторах. После разделения осталось много свободных часов, требующих преподавателей. В грузинском секторе это особенно касалось технических дисциплин и иностранных языков.[53]

Несмотря на сложности, формально в Сухумском филиале Тбилисского государственного университета было создано 17 кафедр. По состоянию на 1 июля 1989 года из Абхазского университета перешло 2057 студентов, из которых половина получала стипендию, а на 1989-90 учебный год планировалось принять ещё 315 студентов.[54]

Университет был разделён по политическим мотивам, при этом глубоко не рассматривались последствия, которые это решение могло иметь для системы образования в Абхазии. В свою очередь, университет не следует рассматривать лишь как место получения высшего образования. В советской национальной политике большое значение придавалось созданию и укреплению национальных культур и интеллигенции, что было невозможно без высших учебных заведений, где должны были «производиться» новые учёные.

В грузино-абхазском контексте абхазам для укрепления своей самобытности было жизненно необходимо создание местного университета, что способствовало бы развитию абхазской нации. Открытие Абхазского университета (и не только) в 1979 году не только удовлетворило требования абхазов, но и в долгосрочной перспективе усилило их. Университет и производимые в нём знания ещё больше укрепили самоидентификацию абхазов, что, в свою очередь, усилило местный национализм.

Стоит отметить, что сам по себе университет не мог стать проблемой. Проблему создавала советская национальная политика, которая основывалась на примордиалистском понимании нации и создавала конфликтное восприятие истории, где история превращалась в оружие. Фактически, на протяжении десятилетий в Абхазском университете велись постоянные научные споры о том, кому «принадлежит» земля Абхазии (а следовательно, кто должен обладать привилегиями) — грузинам или абхазам. Университет стал ареной, на которой сталкивались две национальные историографии.

Также примечательно, что в 1980-х годах ни одно из различных политических движений на территории Грузии не возникло из рабочих слоёв общества. Напротив, как абхазские, так и грузинские движения возглавлялись людьми с высшим гуманитарным образованием. Университеты играли важную роль в протестах, как это было в 1956 году, когда студенты в Грузии вышли на демонстрацию в защиту имени Сталина, и в 1978 году на так называемый День защиты языка.

"В 1989 году Коммунистическая партия Грузии оказалась в тяжелом положении. Она не имела опыта управления этноконфликтами, начавшимися в республике. Изначально ее единственной реакцией было сокрытие фактов от общества — точно так же, как они делали в любой кризисной ситуации ранее. В отличие от протестов 1978 года, когда обществу практически не предоставлялась никакой информации от средств массовой информации, в 1989 году контекст полностью изменился. В этот период грузинское и абхазское национальные движения набирали силу; в прессе уже просачивалась националистическая риторика, а социальное недовольство охватило всю республику.

Трагедия 9 апреля вызвала полную радикализацию грузинского общества, что уничтожило пространство для компромисса. Партия не могла отвечать на растущие требования грузинского общества, хотя они постепенно начали осваивать националистическую риторику, но было очевидно, что это скорее напоминало саморазрушение — более того, они даже не могли адекватно реагировать на действия абхазов. Коммунистическая партия Грузии, с одной стороны, должна была считаться с национальными требованиями общества, противостоять Москве, а в Абхазии — остановить абхазское сепаратистское движение, а с другой стороны, должна была адаптироваться к происходящим в центре (в Москве) изменениям.

В отличие от грузинских коммунистов, абхазы были в гораздо лучшей ситуации — их националистическая риторика хорошо сочеталась с происходящими в центре изменениями. Москва, хотя и не пересмотрела статус республики в период существования СССР, однако дальнейшее развитие событий показало, к кому впоследствии склонились их симпатии.

В конечном итоге Тбилиси удовлетворил требования грузинских студентов и разделил университет по этническому признаку, совершив тем самым критическую ошибку. Это решение еще больше усугубило ситуацию в Абхазии. На этот раз абхазы начали акции протеста. 15-16 июля все это переросло в кровавое столкновение. В результате двухдневных столкновений по всей территории Абхазии погибло 22 человека, около 500 были ранены — грузино-абхазский конфликт начал свой отсчет первых жертв.