• Перевод на русский язык: Роланд Раики

Малхаз Салдадзе, Университет Джорджа Мейсона в Корее, ассоциированный профессор

Сначала весной 2023 года, а затем весной 2024 года правящая партия Грузии "Грузинская мечта" инициировала проект закона об агентах иностранного влияния, который в итоге был переименован в проект закона "о прозрачности иностранного влияния" и который был окончательно принят парламентом Грузии. На фоне шумных многолюдных протестов и международной критики, возникшей из-за сомнений в перспективах демократического развития Грузии, в международных и грузинских медиа, в экспертных и политических кругах, критикующих «Грузинскую мечту», возник вопрос: происходит ли "белорусизация Грузии"? Любой вопрос легитимен сам по себе, особенно если он касается ограничения демократического процесса и предоставления для этого правовых рамок. Чтобы понять, что означает "белорусизация" и можно ли применить этот термин к возможному, нежелательному будущему развитию Грузии, полезно посмотреть, какие особенности имело откат от демократии в Белоруссии и можно ли увидеть то же самое в Грузии.

10 июля 1994 года белорусы избрали президентом Александра Лукашенко, председателя колхоза "Городец", депутата Верховного Совета Белоруссии. Во втором туре президентских выборов Лукашенко победил с большим отрывом - он набрал 80,1% голосов. С тех пор у Белоруссии уже тридцать лет не было возможности иметь другого правителя, и мы знаем его как «последнего диктатора Европы». Однако следует отметить, что в Белоруссии не всегда был авторитарный режим. В первые годы независимости власть принадлежала Верховному Совету под руководством Станислава Шушкевича и основывалась на государственной парламентской системе. Лишь в марте 1994 года была принята конституция, вводившая должность президента. Это изменение было вызвано прежде всего тем, что белорусам, привыкшим к централизованному и эффективному управлению советского периода, было трудно принять парламентскую систему, характеризующуюся многопартийностью и длительным процессом принятия решений. Белорусское общество 1990-х годов ностальгировало по «сильной руке» и хорошему «народному» администратору и повернуло в этом направлении раньше, чем Россия. Именно в это время появился Александр Лукашенко, который считал неприемлемой демократическую систему сдержек и противовесов, не позволяющую принимать быстрые административные решения по требованию общественности. К сожалению, народ Белоруссии выбрал его.

Аналогичная ситуация была в Грузии в 1990-е годы, нашему обществу оказалось трудно адаптироваться к реальности, которая наступила сразу после обретения независимости, на фоне гражданских войн и массового обнищания. Однако ностальгии по сильному административному центру власти здесь не было. Правда, правление Эдуарда Шеварднадзе закончилось переходом от парламентской к смешанной президентской системе, хотя политическая система, с одной стороны, не была суперпрезидентской, а с другой, при режиме Аслана Абашидзе в Батуми страна стала географически двуцентричной, что отразилось в многопартийной системе, сложившейся вокруг двух полюсов Парламента Грузии. Возможно, небольшой уклон грузинского общества в сторону централизованной и суперпрезидентской системы, способной к быстрым и эффективным административным решениям, мы можем наблюдать в годы после «революции роз», когда правительство Михаила Саакашвили имело широкую общественную поддержку, хотя этот период тоже был недолгим и ограничивался 2004-2007 годами. Остальные годы правления Саакашвили (2007-2012) были периодом противостояния правительства «Национального движения» и общества и борьбы за консервацию созданной политической системы. Видеть устройство грузинского общества в контурах сильного и централизованного центра власти в те годы было бы не совсем верно, и уж тем более было бы совершенно неверно ставить знак равенства с развитием Белоруссии. Для грузинского общества такое сильное и всеобъемлющее государство, как Советский Союз и сегодняшняя Белоруссия или Россия, кажется неприемлемым, хотя мы также должны задаться вопросом, насколько далеко зашли предыдущая и нынешняя элиты Грузии для создания такого государства?

Александр Лукашенко продемонстрировал такую ​​жажду власти, что преодолел все барьеры перед ним, включая то, что мы называем принципами и то, что боится нарушить любой политический лидер. Несмотря на президентское обещание не допускать коррупции в своем окружении, Лукашенко при первом же разоблачении напал на независимую прессу и парламент, перед которым была поставлена ​​задача обеспечить независимость институтов с аналогичными надзорными функциями. В декабре 1994 года, через несколько месяцев после президентства Лукашенко, крупнейшей издательской компании Белоруссии «Дом печати» запретили печатать двенадцать независимых газет. Причиной этого стал протест "Белых полос", когда в ответ на запрет печатать парламентский доклад, изобличающий коррупцию в окружении Лукашенко, эти газеты напечатали свои номера пустыми колонками. В следующем году президентства Лукашенко атаковал парламент и суд.

В 1995 году, через год после своего избрания президентом, Лукашенко предложил белорусской общественности провести референдум по государственной символике и президентским полномочиям. Вопрос о символике означал замену националистического государственного гимна, герба и флага на символику советского периода, а также придание русскому языку равного статуса с государственным языком, белорусским, а изменение полномочий президента означало предоставление Президенту права распустить Верховный совет, то есть парламент, и проводить политику экономической интеграции с Российской Федерацией. Парламентская оппозиция в ответ выступила против этой инициативы и объявила 11 апреля голодовку в здании парламента. В ответ на это Лукашенко приказал силой вывести из здания закрепившихся в парламенте депутатов. В ночь на 12 апреля 1995 года депутатов-оппозиционеров силой разогнали и избили по совершенно циничной причине, как будто здание парламента было заминировано и у силовиков был приказ об эвакуации находящихся в нем сотрудников и депутатов.

Референдум прошел по плану, и 14 мая 1995 года почти 84% белорусов проголосовали за изменение статуса государственного символа и русского языка, а почти 78% проголосовали за увеличение полномочий президента. Таким образом, белорусское общество предоставило Александру Лукашенко полный карт-бланш на построение авторитаризма и укрепление социально-экономического статус-кво. Опасения перед этим были вызваны процессом социального разделения, последовавшим за продолжающимися в России рыночными экономическими реформами.

В Грузии как в этот период, так и позднее политические и социально-экономические процессы шли в сторону перемен, и ни у одной из правящих элит не возникло искушения предложить обществу популистскую повестку дня, в которой административная система государства вновь сыграла бы роль перераспределения социальных благ и материальных ресурсов и повернула бы путь развития в сторону советского прошлого, как произошло в Белоруссии и России. В обществе также не было такого запроса. Несмотря на высокую социальную цену, которую грузинское общество заплатило за экономические и политические реформы во время правления Шеварднадзе или Саакашвили, не появилось никакой политической и общественной платформы, которая предлагала бы обществу популистскую или действительно левую политическую повестку дня, апеллируя к ностальгии и советскому прошлому. Конечно, популизм Лукашенко не подразумевает равенства с левыми, но с элементами социальных гарантий и социальной стабильности позднесоветской эпохи он очаровал консервативный центр белорусского общества. Само по себе интересно, почему подобный поворот не произошел в Грузии? Это не объясняется тем, что грузинское общество не нуждается в стабильности или оно настолько оптимистично, что видит счастливое будущее за длительной турбулентностью. Скорее, у белорусского общества было требование обуздать опасные изменения, которые оно наблюдало в России в 1990-е годы. Культурные, языковые, социальные связи с Россией, с которой Белоруссия была гораздо ближе, чем с прибалтийскими обществами, способствовали тому, что белорусы не толкали страну на "неизвестный" Запад и не жертвовали ею ради капиталистического "шока". Ощущение общей судьбы с Россией, наряду с ностальгией по той форме правления, которая была разделена с ней, усиливало страх перед потерей белорусами единства с русскими, и на фоне всего этого появление подходящего лидера Лукашенко повело процесс в нужное русло. Несмотря на это, у грузинского общества не было ощущения разделения своей судьбы с Россией, поэтому, несмотря на схожесть политических и социально-экономических процессов 1990-х годов, опасаясь масштабов социальной катастрофы, произошедшей в России, Грузия не стала иметь желание консервировать, тормозить реформы или жить по советской инерции. Более того, в Грузии усилилось чувство отличия от России. Желание избежать вмешательства России в гражданской войне, сепаратистских войнах Абхазии и Южной Осетии, а впоследствии и в делах Грузии привело правящие элиты Грузии на Запад. Именно поэтому ни один из референдумов, проведенных в Грузии в годы независимости, не был похож на референдум в Белоруссии. Всего было проведено два референдума. Первым стал референдум 2003 года о сокращении числа мест в парламенте, а вторым — плебисцит 2008 года о вступлении Грузии в Североатлантический альянс. Ни у одной из правящих групп Грузии не было ни желания, ни возможности использовать общественную фрустрацию для персонализации и узурпации власти. Лукашенко это удалось, и психокультурное отношение белорусского общества к России дало ему возможность это сделать.

В 1996 году Александр Лукашенко объявил второй референдум, который существенно расширил его президентские полномочия и вновь изменил государственную символику. Среди предложенных изменений следует отметить, что указы президента получили силу закона, президенту было предоставлено право продавать государственную собственность, была восстановлена ​​смертная казнь, а День независимости Белоруссии был объявлен в ознаменование освобождения Белоруссии от нацистов советской армией, а не день выхода Белоруссии из Советского Союза. Конституционный суд, являющийся остатком системы, сложившейся при создании независимой Белоруссии, воспротивился тому, чтобы Лукашенко осуществил такие изменения в стране. За ней последовала оппозиционная депутация Совета Верховного Суда, однако в это дело вмешались тогдашний премьер-министр России Виктор Черномырдин и спикер Госдумы Геннадий Селезнев, и оппоненты Лукашенко были просто обмануты. Обещали, что референдум будет носить лишь консультативный характер. Наконец, вопросы, предложенные Лукашенко, получили поддержку подавляющего большинства белорусов: День независимости - 90%; Власть президента – 88%; Ограничение продажи имущества прерогативой президента – 84%; Смертная казнь – 82%. Эта победа Лукашенко не могла оставаться консультативной и вскоре стала обязательной. Соответственно, белорусские конституционалисты окрестили этот день «правовым чернобылем» Белоруссии. Лукашенко теперь обладает почти абсолютной властью. Он стоит во главе вертикальной структуры политической и личной власти и контролирует исполнительную, законодательную и судебную ветви власти. Он лично назначает и увольняет не только министров центрального правительства, но и местных администраторов всех уровней. Парламент лоялен, послушен и бессилен. Администрация президента разрабатывает законопроекты, которые послушно одобряет парламент. Лукашенко издает указы и распоряжения, имеющие силу закона. Он назначает почти всех судей страны, от Верховного суда до Высшего хозяйственного суда и региональных палат, а также шесть из двенадцати членов Конституционного суда. Он также обладает конституционными полномочиями назначать и увольнять всех окружных и военных судей. В такой системе на индивидуальные и коллективные запросы реагируют «сверху», а чувствительность к индивидуальным стимулам снизу обычно невелика. Государственный сектор зависит от центра власти как в статусном, так и в материальном плане. В этой системе такое специфическое поле общественного спроса, как порядок, создается не цепочкой индивидуальных удовлетворений, обязывающих согласие, а набором властных колец, выстроенных вокруг центра власти, отдельные члены которого, как и все другие общественные институты, представляющие их статус, престиж и благополучие зависят от центра власти. В этой системе нет ничего особенно белорусского или лукашенковского, так работает любой авторитаризм и, конечно, он может сработать и в Грузии.

Хотя мы говорим, что в тот период, когда Белоруссия проходила этот путь узурпации власти, Грузия шла совершенно другим путем, и даже Россия "догнала" своего младшего брата за несколько лет, все равно правомерно спросить, возможно ли, что нечто подобное произойдет в Грузии сегодня, под властью "Грузинской мечты", как утверждают многие аналитики? Короче говоря, в ближайшей перспективе и в условиях "Грузинской мечты" что-то подобное исключено. Прежде всего, потому что шоковой ситуации 1990-х годов в Грузии нет. Противники "Грузинской мечты" не деморализованы всеобщей поддержкой социально и символически мотивированных масс, окружающих последнюю. Правда, «Грузинская мечта» пытается искусственно создавать кризисы посредством поляризации общества и организовать группы недовольных уже прошедшими социальными и культурными последствиями модернизационного шока, но это не создает той критической массы, которая позволила Лукашенко на двух референдумах изменить исторический курс страны и закрепить свою власть как кризис-менеджера с народным мандатом.

Во-вторых, перед политической системой Грузии стоят совершенно иные задачи, чем в Белоруссии. В случае с Грузией дело в том, что определенная степень узурпации власти при отсутствии общественной поддержки обеспечивается коррумпированными политическими элитами, манипулирующими финансовыми ресурсами. Неформальное управление, о котором уже много лет говорят международные партнеры Грузии и внутренние оппоненты «Грузинской мечты», с одной стороны, не позволяет игрокам внутри системы, какими бы политическими аппетитами они ни обладали, полностью завладеть власть. Ни один из премьер-министров «Грузинской мечты» никогда не имел достаточно власти, чтобы оставаться на своем посту. При этом Бидзина Иванишвили, олицетворяющий эту неформальную коррумпированную систему управления, не занимает никакой формальной должности (если не считать должность почетного председателя «Грузинской мечты», занимаемую с конца 2023 года). В этом случае также сложно будет говорить о полной узурпации власти одним человеком, поскольку, когда у человека без формальной должности возникает желание контролировать административный ресурс государства, без законного права на это, другое лицо с подобной легитимностью всегда можно предотвратить это желание.

Можно вспомнить аналогичную внутреннюю революцию в Институционально-революционной партии Мексики, когда в 1934 году президент Ласаро Карденас положил конец шестилетнему неформальному правлению бывшего президента Плутарко Элиаса Кальеса как в партии, так и в стране. Если не отправляться в столь далекое прошлое и на другой континент, в бывшем советском Казахстане бывшему президенту Назарбаеву не удалось создать неформальное правительство после того, как он покинул свой пост (2019 г.), а через три года после его отставки его преемник Касым-Жомарт Токаев стал реальным президентом (2022 г.). Несмотря на то, что неформальное правление Бидзины Иванишвили в «Грузинской мечте» и в стране, еще не было оспорено амбициозным соперником, правовые и политические рамки для этого естественно существуют, а значит, есть теоретический шанс, а в случае с Белоруссией он совершенно иной.

В-третьих, в Грузии, в отличие от Белоруссии, очень силен западный политический вектор и прозападные взгляды во многом определяют легитимность власти. Как бы абсурдно это ни звучало, лидеры «Грузинской мечты», несмотря на критику и предупреждения со стороны западных партнеров, упорно повторяют своей аудитории мантру о том, что Грузия будет готова вступить в Евросоюз к 2030 году. Несмотря на всякую логику, логика этого «послания» состоит в том, чтобы убедить собственный электорат, ядро ​​которого консервативно, но не пророссийски, в своей прозападности.

В-четвёртых, в Грузии, в отличие от Белоруссии, нет культа личности политического правителя или деятеля, с определёнными оговорками, о которых я расскажу ниже. Парадоксально, но об этом заботится сама неформальная система управления. По мнению Бидзины Иванишвили, опасно усиливать какую-либо политическую силу или фигуру на основе всеобщей общественной поддержки в общественно-политической сфере настолько, чтобы ее власть не зависела от него. Единственная фигура, чей авторитет находится за пределами ресурсов и влияния Иванишвили, — это Патриарх Грузинской Православной Церкви. Можно смело сказать, что если в Грузии и существует культ личности, то это глава Православной Церкви. Следовательно, велико и его личное влияние на государство и политику, которое зачастую было антагонистическим по отношению к правительствам. Наряду с консервативным поворотом «Грузинской мечты» в последние годы и ее открытием для российского влияния, позиция церкви по отношению к правящей политической партии и ее лидеру уже не столь острая. Очень сложно предвидеть какую-либо динамику в совершенно непрозрачных отношениях между церковью и центрами светской власти, но здесь мы видим, по собственной терминологии Иванишвили, «наладку отношений», поскольку, в отличие от других политических центров, например, бывшего президента Михаила Саакашвили и его многократно распадавшегося «Национального движения», несмотря на его усилия (дело отца Георгия Мамаладзе и дело так называемой Суси Кребс), он не смог дискредитировать фигура патриарха.

В-пятых, Иванишвили и Лукашенко – люди одного поколения, первому на данный момент 68 лет, а второму 70 лет. Оба вступают в почтенный возраст, и им придется позаботиться о том, чтобы оставить наследие. Здесь тоже разница в форме правления, у Лукашенко больше символического груза, так как он имеет мандат народного избрания, а у Иванишвили меньше, поскольку его правление, как мы привыкли слышать, «техническое». Лукашенко придется защищать то, что он начал, а именно интеграцию Белоруссии с Россией. Иванишвили не будет обременен подобными обязанностями и будет обладать большей маневренностью, если это позволят международные партнеры и политически более зрелый, требовательный электорат. В связи с этим Иванишвили, вероятно, будет более подотчетен международным партнерам. Иванишвили изолирован от собственного общества и не поддерживает с ним контактов. Его стиль управления, судя по всему, определяется культурой анализа и информации, которую ему обеспечивают аналитики (вопрос в том, кто они). В окружении этих кругов мы можем предположить, что Иванишвили увлечен взвешиванием "правильно увиденных" позиций и интересов. В этой игре символическая составляющая, то есть то, что важно для Европы и Запада, для него незаметно или несущественно. Это опасно, и, можно сказать, даже более опасно для тех, в частности, для премьер-министров и избранных депутатов, чьими руками "налаживают" отношения с этими международными партнерами. Если до сих пор правительствам, назначенным Иванишвили, удавалось более или менее сохранять баланс в отношениях между демократическим Западом и его авторитарными оппонентами, то после законодательных и экономических инициатив этого года этот баланс нарушен в пользу недемократического лагеря. Поэтому остается вопросом, какое наследие оставляет Иванишвили правящей партии в условиях, когда даже ядро ​​его сторонников, как я сказал выше, склоняется к демократическому Западу.

И, наконец, если снова продолжить тему возраста, то и Лукашенко, и Иванишвили в силу их стажа в правлении - первый правит уже тридцать лет, а второй двенадцать - их режимам будет очень трудно приобрести положительный имидж. Позитивный настрой сопровождает любое правительство в первые годы. Лицо Лукашенко в Белоруссии не изменилось, в то время как лица «Грузинской мечты» постоянно меняются, в глазах общественности Иванишвили едва виден за этими масками, и его лицо изнашивается. Поэтому, несмотря на то что последний имеет возможность большей гибкости в плане изготовления лиц, в реальности его ресурс с годами иссякает. Общество устало от этого, и протесты 2024 года, среди прочего, являются признаком этого. Точно так же, как демонстрация правительством грубой силы является признаком того, что у режима не осталось другого ресурса, кроме репрессий. Последний аспект в определенной степени сближает Грузию и Белоруссию, хотя не следует забывать ни о ранее упомянутых различиях, ни о потенциале соответствующих изменений.